Варвара опять по своей всегдашней манере сидела на углу стола, выставив острое, обтянутое смуглой кожей колено. Сухая, легкая. Но в ее позе было нечто необычное.
Варвара всегда чаще садилась на угол стола, а не за стол, на ручку кресла, а не в кресло, не на диван, а на диванный валик. И не садилась, а присаживалась, готовая в любую секунду к стремительному движению. А сейчас ее сухое тело словно утратило эту готовность. Она сидела в тяжелой неподвижности и улыбалась, скованная неожиданно обнаружившейся усталостью, но улыбка ее была далеко от Вероники, серой тенью легла на ее худое, с высокими скулами лицо. И Веронику остро пронзило чувство вины перед ней.
Полчаса назад они были равны — пережившая горе и ожидающая горя. Но Варвару ее горе в свое время не миновало. И ее мысли, наверное, были обращены сейчас туда, назад, в тот трагический, непоправимо страшный день.
Оборвалось, перестало существовать нерасторжимое душевное братство тех, кто пережил сходное горе. И две женщины в одну минуту стали такими чуждыми друг другу, как не были никогда.
Глупо и дико было чувствовать себя виноватой за то, что беда миновала тебя. Но чувство это было. И Вероника в смятении смотрела на потемневшее лицо Варвары с застывшей, неживой, пугающей улыбкой. И не знала, что сказать, что сделать, чем утешить.
Но Варвара справилась сама. Стремительно встала, убрала в сейф бутылку и рюмки, вытерла с полированного стола пролившуюся каплю коньяка. Сказала бодро:
— После работы отправляйся в гастроном. Возьми шампанского. Если с собой нет денег, я дам… И еще — чего-нибудь повкусней. Такое дело надо отпраздновать. И от меня Андрея поздравишь. Миллион он сегодня выиграл.
— Нет, Варя, — сказала Вероника, — я ему ничего не скажу. Для чего ему знать, что смерть сегодня прошла совсем рядом с ним? Ведь этот страх потом останется у него навсегда… Ты думаешь, я не права? Пусть лучше я одна, сама. А ему не надо этого знать.
— Умница, — сказала Варвара. — Это ты верно решила.
— Он минут через десять должен позвонить. Я думаю, мне лучше пересидеть здесь, у тебя. Саша скажет, что я у начальства. А то разревусь от счастья, когда услышу его голос. Как последняя дура. Не удержусь — и все. А потом — объясняй.
Вероника улыбнулась.
— Он не будет огорчен, что не застал меня. Он ведь уверен, что я просто из блажи просила его позвонить: жена требует, чтобы муж отметился. Для порядка. Он сегодня куда-то навострил лыжи. И пусть погуляет, пусть делает что хочет. Был бы жив и здоров. Не застанет меня — и ладно, вечером на даче встретимся…
Беда миновала. А полное счастье, то, которое должно было наступить, не приходило. Мешали невероятная усталость и напряжение двух недель. И опять хотелось плакать. Плакать и плакать, не останавливаясь, сладко, долго.
— Понимаешь, Варя, — сказала Вероника, — я в эти недели часто думала: вот он отдал мне всю жизнь. И ни разу не отступился, ни разу не предал, когда бывало трудно. А заслуживаю ли я того, что этот человек отдал мне жизнь? Может, он был бы счастливее с другой? Не понятно, Варя?
— Понимаю, — сказала Варвара.
— Все он отдал мне: годы, молодость, силы. Я ведь собственница. Ого-го-го, какая!.. Но только за одно то, что я пережила за эти две недели, он уже мой по высшему праву, насовсем, навсегда, до самого конца.
— Ох, мужички, мужички, сильный пол, — помолчав, вздохнула Варвара. — Кто знает, как я по ночам встаю к своему Станиславу Витальевичу. Подойду тихонько к его кровати и слушаю. Дышит. Он ведь уже совсем старый и больной. Почки у него, гипертония. Но душа у него живая. Он на интересе к жизни, к своим книжкам, к тому, что вокруг творится, держится. Говорит: «Понимаешь, Варенька, не хочется умирать, потому что очень уж интересно, что будет завтра, послезавтра или через десять лет. Хотелось бы досмотреть». И живет жадно, словно молодой. И хвороб своих не замечает. А я по ночам дыхание его слушаю… В третий раз мне уж не начать, Вероничка. Если с ним что-нибудь случится, пойду в детский сад или в ясли работать. При детишках.
— Ничего с ним не случится, Варя, — сказала Вероника. — Молодость души — великая вещь. Она перебарывает многое. Все у тебя будет хорошо!
Варвара наклонилась, взяла в свои сухие темные ладони лицо Вероники, притянула ее к себе, крепко поцеловала в губы.
— Это ты от счастья щедрая! И дай тебе бог!
Вероника посмотрела на часы.
— Андрей, наверное, уже звонил. Я пойду.
— После работы подожди меня, — сказала Варвара, — пойдем вместе…
Вероника прошла пустынными, как и прежде, сияющими стерильной, бездушной чистотой коридорами министерства. Остановилась на пороге своей комнаты.