Здесь все было как всегда. И после неживой тишины и искусственной прохлады официального кабинета, вкрадчивого, услужливого шуршания кондиционера, солнце и грохот проспекта, торжественно вливавшиеся в большое, во всю стену, окно, обрушились на Веронику, как удар… Два стола, заваленных деловыми бумагами, знакомый силуэт Саши на фоне окна, открытого на головокружительной высоте прямо в сизое от солнечного марева небо… И вместе с солнцем и грохотом, тоже как удар, обрушилось на Веронику наконец-то полное счастье. Сизое небо, густое, августовское, предвечернее солнце, мощный живой рокот огромного города — все это вошло в нее, влилось в каждую клеточку души и тела, и стало нечем дышать, закололо сердце. И тонкий силуэт Саши со склоненной головой на фоне окна, стекающая вниз волна ее русых волос, подсвеченных солнцем, два красных кресла для посетителей, нежно-кремовые стены комнаты — все это вдруг показалось ей прекрасным до боли… Вот так, наверное, умирают от счастья, подумала Вероника.
Ничто сейчас не отделяло ее беззащитно и полно раскрывшуюся в счастье душу от того, что было вокруг. Она не знала и не понимала, что счастье часто беззащитно потому, что бесконечно доверчиво. Она стояла на пороге комнаты и жадно, восторженно принимала в душу все, что видели ее глаза, слышали ее уши.
Быстро пройдя по пластиковому полу, она села за свой стол. Конверты, большие и маленькие, синие и серые, с официальными грифами и без них, мутный флакон с клеем с оранжевой детской соской на горлышке, длинные ножницы, устрашающие с виду, но предназначенные для мирного дела — разрезания бумаг, деревянный чертик-безделушка, когда-то и кем-то забытый на ее столе и прижившийся на нем, плакатик с надписью: «СПАСИБО ЗА ТО, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ НЕ КУРИТЕ», прикрепленный к стене самой Вероникой, — все это давно знакомое, в обычные дни не замечаемое, тоже сейчас ничем не было отделено от ее ликующей души и рождало радость.
Вероника коснулась рукой конвертов, переставила на столе чертика.
Внезапно и резко прозвонил телефон. Вероника поспешно схватила трубку. В голове мелькнуло: это Андрей. Как хорошо! Нет, она уже не расплачется, она выдержит. Хорошо, что он все-таки позвонил. Больше всего на свете ей захотелось сейчас услышать его голос, сейчас, немедленно, разделить с ним, ничего не объясняя, их общую радость.
Но в трубке послышался голос Анисима.
— Ты просила позвонить, мама, — сказал он.
То, что звонил Анисим, тоже было прекрасно. И она, захлебнувшись радостью, проговорила в трубку:
— Все прекрасно, сын! Все, все в порядке! Теперь все будет хорошо!
— А почему могло быть плохо? — удивился Анисим.
Вероника смолкла. Сказать ему? Омрачить его душу промелькнувшей мимо черной бедой? Внезапно отступившим несчастьем? Нет, нет, ему она тоже ничего не скажет! Анисиму не надо этого знать, потому что в предстоящей его длинной жизни у него еще будут свои тяжкие беды и огорчения. А пока она обережет обоих.
— Спасибо, что позвонил, Асенька… Это я просто так. Ты ел?
— Да.
— Можно узнать, что?
— Колбасу.
— Не густо.
— Не беспокойся, мама, я сыт. А сейчас еду на дачу. Я звоню уже с вокзала.
— Езжай, сын. Тебе удалось позаниматься?
Анисим чуть помедлил с ответом:
— Удалось.
— Вот и молодец. До вечера, сын! Теперь у нас все будет хорошо!
Вероника положила трубку и взглянула на Сашу. Саша сидела, упрямо опустив голову, уставившись в раскрытую книгу ничего не видящими глазами. Она продолжала злиться на Веронику и всем своим видом старалась показать это.
— Саша, — примирительно позвала Вероника.
— Что? — спросила Саша, не отрывая глаз от книги.
— Не дуйся на меня, Саша. Я была сегодня с тобой груба. И с Геной получилось не очень складно… Но я была не в себе, поверь, Сашенька. Честное слово, мне очень хочется тебе помочь.
— Опять советы будете давать? — хмуро спросила Саша.
— Нет, Саша, — сказала Вероника. — А если и буду, то только такие, какие тебе понравятся… После звонка за мной зайдет Варвара Павловна. Выйдешь с нами. Не верю я ни в какие мытищинские ножики, но все-таки лучше выйдем втроем. Так мне будет спокойнее. Он днем выпил целую бутылку вина, и неизвестно, в каком он сейчас состоянии. Если все плохо, возьму тебя с собой на дачу. Переночуешь. Комната Анисима у нас свободна. Мой великовозрастный чудак спит в спальном мешке на участке, прямо на земле, под каким-нибудь кустом, каждую ночь под разным. Наверное, представляет, что отправился в путешествие.