Татьяна пожала плечами:
— Пожалуйста. Мне плевать.
Сергей Петрович покосился на Анисима своими твердыми бирюзовыми глазами. И усмешка, мелькнувшая на его пухлых губах, была такой, что Анисиму, как и утром, захотелось ударить его кулаком прямо в розовое лицо.
— Бойкий, — ухмыльнулся Сергей Петрович.
И опять Рита опередила Анисима:
— А вы не вмешивайтесь не в свое дело, Сергей Петрович! У нас, может, с Аськой свои отношения. Ясно?
— Куда ясней, — хмыкнул Сергей Петрович.
— Ишь какой проницательный, — сказала Рита. — Лучше бы помолчали. Придержите ваши мысли при себе.
Что-то все-таки произошло здесь, в лесу, в течение дня, подумал Анисим. Утром Рита разговаривала с Сергеем Петровичем совсем по-другому. И утром ее голос был капризно-насмешливым, но сейчас в нем появились новые, хозяйские нотки…
Они вполне могли уйти куда-нибудь подальше в лес вдвоем. И Татьяна с полным безразличием осталась бы валяться на этой поляне, отсутствуй они хоть час или два.
И в лице Риты что-то изменилось. Но что? Оно стало как-то проще и словно обнаженней, моложе, что ли, хотя к ней совсем не подходило это слово… Ах, вот что: не было помады на губах и туши на ресницах, и они уже не были похожи на мохнатые лапки шмеля, а оказались светлыми, рыжеватыми.
И Анисим с отчаянием и ужасом подумал: да, конечно, Татьяна вполне могла и час, и два пролежать на лесной поляне вверх животом, выставив в небо локти, и ей было бы наплевать, куда делись эти двое. Анисим сидел ошеломленный, раздавленный этим подозрением и опять не смел поднять глаза на Риту, боясь увидеть ее лишенное косметики, бесстыдно, как ему теперь казалось, оголенное лицо.
Сергей Петрович взял за горлышко пустую бутылку из-под водки, зачем-то посмотрел ее на свет. Бутылка была безнадежно пуста.
— И почему ее всегда не хватает? — с искренним удивлением сказал Сергей Петрович. — За всю жизнь ни одного такого случая не припомню, чтоб хватило…
Он повернулся к Анисиму. Сказал добродушно:
— Где твой велосипед? Ты без велосипеда как абхазец без коня. Я тебя без него и не видел.
— Здесь, в кустах, валяется, — сказал Анисим.
— Пасется, надо полагать, — хмыкнул Сергей Петрович. — Седлай и мигом мотай на станцию, в магазин. Полчаса осталось. А выпить еще хочется.
— Не поеду, — сказал Анисим.
Сергей Петрович удивленно приподнял свои аккуратные шелковые брови:
— Как?
— А так, — сказал Анисим. — Не хочу. Вы как только меня увидите, так сразу норовите куда-нибудь послать. Утром уже посылали…
— Ну и что же? Нечего тебе тут… Живо! Одна нога здесь, другая там. И бутылку красного прихватишь. Понял?
— Сергей Петрович, — сказал Анисим устало, — вы ведь уже знаете, что я по утрам поднимаю утюги и, как сами сказали, гну раскладушки и подкидываю самовары. Убедились.
— Ого, угрожает, — с удовольствием отметила со своего места Татьяна.
— Ты мне тут не груби, — сказал Сергей Петрович. — Я тебе не мальчик. Постарше тебя. Имей уважение к возрасту.
— Ладно, я извинюсь, — сказал Анисим. — Мне не трудно. Извините.
— То-то же, — сказал Сергей Петрович. — Я ведь о тебе думал. Мы свое уже выпили.
— Спасибо, — сказал Анисим. — Не надо обо мне думать.
Сергей Петрович взял с газеты большую черную картофелину. Разломил ее пополам. Подхватил перочинным ножичком с бумажки немного полужидкого, пожелтевшего масла, аккуратно смазал им серебристую на изломе, рассыпчатую картофелину. Щепоткой присыпал солью, сложил обе половинки вместе. Пухлые губы его оттопырились.
Все это он делал с наслаждением, и Анисим опять почувствовал непонятную ярость.
Сергей Петрович протянул картофелину Рите:
— Кушай!
— Не хочу. Обмусолил ее всю немытыми руками и — на! — капризно сказала Рита.
Сергей Петрович посмотрел на свои черные руки, сказал:
— Это же не грязь, а пепел. Различать надо. Может, ничего чище пепла нет. Огнем очищен.
— Ну и ешьте сами, — сказала Рита.
— И съем, Ритатуля, — с удовольствием ответил Сергей Петрович и, широко открыв рот, зажмурившись, втолкнул в него чуть не всю картофелину сразу.
— Что же будет с завтрашним экзаменом, Аська? — сочувственно спросила Рита.
— Не будет экзамена, — ответил Анисим.
— Вот видишь. Я же заранее знала. Не надо было тебе уезжать. Такой день попусту потратил. Пропустил.
Она тихонько засмеялась. И взгляд ее серых прозрачных глаз с непривычно светлыми, рыжеватыми ресницами стал, как утром, насмешливым и многозначительным. И улыбнулась она как утром — тонко и заговорщицки.