До этого они втроем — Вероника, Варвара и Саша — у себя наверху, на пятнадцатом этаже, провели военный совет. Решали: выйти ли вместе со всеми, когда вестибюль будет заполнен уходящими с работы людьми, или подождать, когда все разойдутся, чтобы избежать публичного скандала? У. Варвары даже возникла мысль позвонить в милицию. Но Саша, хотя ее почти трясло от страха, категорически отказалась от этого.
А Гена стоял в пустом вестибюле (они все-таки решили выйти, когда все разойдутся) и сжимал в одной руке вялый букет хризантем с коричневыми кончиками лепестков и, видимо, стеснялся этого букета, потому что держал его как веник, цветами вниз, а в другой — целлофановую хозяйственную сумку. И маленькое желтое лицо его было напряженным и виноватым.
Вероника первой увидела его, когда они вышли из лифта, и почувствовала облегчение и радость. Она подумала, что ее дневное «вмешательство в чужие дела», кажется, не пропало даром. Видимо, какие-то из тех слов, что она в боли и запальчивости наговорила Гене, осели в его сумрачной душе. Во всяком случае, он стоял в респектабельном и уже опустевшем вестибюле министерства не с мифическим мытищинским ножиком, а с букетом хризантем, которые, судя по всему, купил вскоре после того, как ушел из кафе под разноцветными зонтиками, и с семейными продуктами в сумке. И, кажется, он был трезв, успел отрезветь.
Саша, пока они втроем спускались в лифте, стояла сзади, за спиной у Вероники и Варвары, и вышла из лифта последней. А когда увидела Гену с букетом и сумкой, сразу обрела смелость и, не очень вежливо отстранив с пути Веронику и Варвару, пошла к мужу.
Вероника и Варвара глядели ей вслед. Вмешательство их уже было ненужным.
Саша даже в эти конечно же трудные и напряженные для нее минуты осталась верна себе. Она шла через вестибюль, как всегда, томно, медленно, невесомо прикасаясь белыми туфельками к блестящему полу, облицованному искусственным мрамором, и по ее ровной спине и безукоризненным бедрам, от шеи в русых завитках до маленьких пяток, с каждым шагом пробегала призывная легкая волна. Она шла так, словно делала кому-то одолжение, переставляя свои высокие, стройные ноги, и походка ее, вопреки ее желанию, была бесстыдной и откровенно зовущей. А Гена смотрел на нее завороженно и виновато.
Саша подошла к нему. Взяла из его опущенной руки букет, наклонила к цветам голову, медленно поднесла их к лицу, свесив роскошную русую волну волос. Потом она взяла Гену за руку, и они вдвоем, прижавшись друг к другу плечами, пошли к выходу.
Вероника ждала: сейчас Саша обернется и на прощанье хотя бы кивнет ей и Варваре. Но Саша и Гена прошли расстояние до дверей, как завороженные, тесно прижавшись друг к другу, и Саша не обернулась, не кивнула, не помахала на прощанье рукой. Гена неловко открыл перед ней стеклянную дверь, и они исчезли в потоке людей на проспекте.
— Вот и слава богу, — с облегчением вздохнула Варвара. И вдруг рассмеялась. — Ой, Вероника, не могу! Ну и дуры же мы! Пока советовались, как ей жизнь спасать, он… в очереди за гречневой крупой стоял.
— Могла бы хоть попрощаться, — сердито сказала Вероника.
— Ладно уж, — усмехнулась Варвара. — Девка целый день от страха тряслась, а тут вдруг — цветы. И на ужин продукты купил. Заботливый. До нас ли ей?
— Цветы, а потом опять будут всякие безобразные сцены. Сегодня ножик, завтра молоток. Утюгом потом будет грозить. И так всю жизнь! Ужас!
— А может, им нравится так друг дружку терзать? Есть ведь такие, которые тихой любви не понимают, — весело сказала Варвара. — Им чтобы с ревностью, со сценами, со страстями. А как тихо — им скучно становится. Верно, ведь есть такие?
— Есть, — согласилась Вероника.
— А может, они и правы? — задумчиво сказала Варвара. — Ничто так не убивает любовь, как скука. Хотя мне с моим Станиславом Витальевичем вовсе не надо драться, чтобы не скучать…
Они вышли на проспект. Варвара наклонилась к Веронике, поцеловала ее в щеку.
— Ну, дай тебе бог!
На Веронику пахнуло душными, сладковатыми духами Варвары. И Вероника подумала, что теперь, после того, как она плакала, прижавшись к груди Варвары, запах этих духов навсегда останется для нее запахом близкого несчастья.
Она испытующе посмотрела в лицо Варвары, в ее узкие, черные, смеющиеся глаза. Вероника знала: есть люди, надежнее которых не найдешь в беде. Все сделают, все отдадут. Последнюю рубашку снимут с тела. Но не простят, когда станешь счастливой, даже если добьешься этого с их помощью. Любят горюющих и несчастненьких, ненавидят счастливых. Простила ли Варвара ей, что беда миновала ее? Да, простила…