Как хорошо! Все хорошо! Сейчас она пойдет в гастроном и купит молока и чего-нибудь на ужин. Чего-нибудь вкусного, как советовала Варвара, праздничного… Тяжелый коричневый торт «Марика», любимый Андрея. Сливочные сырки для бабки Усти. Миндальные трубочки для Анисима. Она всех обрадует сегодня.
Ей уже не хотелось стоять на краю тротуара. Ей хотелось действовать, двигаться, делать то, что она делала каждый день. Жить. Продолжать жить… Она была энергичным и деятельным человеком. Может быть, поэтому так особенно тяжело дались ей эти две недели, когда от нее ничего не зависело, когда нельзя было действовать, а надо было только ждать.
Огромный зал гастронома, причудливо перегороженный стойками с товарами, был досконально знаком Веронике. Не было дня, чтобы она не забегала сюда — в обеденный перерыв или после работы. Сегодня — жаркий и шумный, набитый людьми — он показался ей праздничным.
Прежде чем ринуться в толпу, Вероника на секунду остановилась, прикидывая план действий — с какого отдела начать, чтобы не терять время попусту. Она всегда так делала и справлялась с покупками в рекордно короткие сроки, изумляя этим своих сослуживиц. Она не понимала женщин, которые жаловались, что хозяйственные хлопоты заедают им жизнь. Просто надо уметь организовать свое время и действия.
Вдруг Вероника заметила, что кто-то в толпе приветственно машет ей рукой. Это был Ефим Васильевич, начальник одного отдела. Он стоял в очереди в табачный киоск.
Секретарши все до одной, и Варвара, и сама Вероника, знали, что он, семейный человек и примерный отец троих детей, давно и тайно влюблен в нее. Влюбленность Ефима Васильевича была ненавязчивой, ничего не требующей. И Вероника, занятая своей семьей и мужем, с жестокостью нелюбящей женщины могла не замечать этой влюбленности, пренебрегать ею. Но сейчас, увидев Ефима Васильевича, его безнадежный приветственный жест и послушно-ласковые глаза, Вероника вдруг обнаружила, что этот высокий, крупный мужчина в хорошо сшитом костюме заметно выделяется из толпы, что он еще сохранил стать, несмотря на возраст. И, взбудораженная всем пережитым, Вероника по странной душевной логике вдруг почувствовала благодарность к нему, и ей захотелось одарить и его своей радостью, поделиться с ним. Наверное, именно он, несмотря на его влюбленность, а может быть, именно благодаря ей, сумел бы понять всю глубину ее счастья. И неожиданно для самой себя она наградила Ефима Васильевича одной из самых щедрых своих, незнакомых ему улыбок и издали махнула ему в ответ рукой. И побежала в толпу, унося на себе его удивленный взгляд.
Через секунду она уже забыла о Ефиме Васильевиче. Мысли о доме снова захватили ее. Сейчас она сделает покупки, поедет на дачу. И там, на даче, — после ужина с Андреем, матерью и Анисимом, — ее ждут привычные дела. На веранде будет гореть лампа, серебристо подсвечивая листву близких деревьев. Может быть, станет прохладнее, и в темном саду всю ночь будут пахнуть флоксы, которые она сама посадила под окном. Ей надо будет выстирать на завтрашний день рубашку Андрею (он любит только белые крахмальные рубашки), заштопать Анисиму шерстяные плавки, посидеть с мамой. Конечно, после полного рабочего дня это утомительно. Но, в конце концов, это ведь ее жизнь, которую она сама себе выбрала и к которой привыкла. И Вероника была счастлива, что судьба сегодня разрешила ей вновь вернуться к этой привычной жизни.
9
Вдали от леса косые лучи заходящего солнца были все еще теплыми. И Рита согрелась, пока они медленно, подпрыгивая на колдобинах, ехали по улицам поселка.
Вдоль улиц, у дач, смирно уткнувшись радиаторами в заборы, стояли машины, пахнущие разогретой резиной и бензином. С каждым годом машин становилось все больше. Когда Анисим смотрел на них, отдыхающих у дачных заборов с покорностью рабочих лошадок, ему казалось, что усталость должна таиться в их пухлых резиновых шинах, погруженных в траву, и что их лакированные бока вот-вот начнут раздуваться и опадать от сбившегося в недавнем беге дыхания…
На скамейках у калиток кое-где сидели старухи в белых, парадных деревенских платочках. Эти старухи были коренными жительницами поселка. Они прожили здесь всю жизнь и родились здесь, еще когда поселок был обыкновенной деревней. И по деревенской привычке, закончив свои дневные дела, они выходили посидеть на улицу. А дачники-горожане наслаждались уединением за высокими заборами на своих участках: разжигали на сосновых шишках самовары, заводили магнитофоны, суматошно метались у столов с маленькими ракетками в руках, гоняя туда-сюда белые целлулоидные шарики, валялись в гамаках.