— Забавно, — сказал Валентин. Он растерялся.
— Удивительно забавно, — сказала Алька.
Она встала и опять прошлась по комнате, разглядывая фотографии на стенах, потрогала игрушки на столике. Ей хотелось заплакать.
Валентин убрал со стола чашки и искоса поглядывал на нее. Ему правилось смотреть, как Алька ходит: немного разводя в сторону носки, как ходят балерины на сцене. У нее была маленькая крепкая грудь, стройные ноги, обтянутые короткими брючками, и когда она ходила, чуть-чуть поводя узкими бедрами, сразу становилось заметно, какое у нее ладное, легкое, юное тело.
— Хорошо, — сказала Алька, помолчав. — Это была неудачная шутка. Чемодан действительно пусть постоит пока у тебя, а в остальном — можешь не волноваться… Какие планы на день?
— Завтра придется сматываться на дачу… Хотел сегодня накрыть Арсения на три бутылки токая. Спор дурацкий, но уже никуда не денешься. Съездим до Серебряного бора? Может, попадется какой-нибудь контролер?
— Засунь подальше этот чемодан.
Валентин взял чемодан и принялся задвигать его под кровать. В движениях его чувствовалось облегчение, он явно приободрился.
Алька наблюдала за ним, едва сдерживая слезы. Потом сказала:
— На твоем месте я не радовалась бы так откровенно.
— Чему?
— К нему пришла девушка, которую он называет любимой, а он до смерти перепугался, вдруг она в самом деле решила выйти за него замуж.
Валентин сидел на корточках перед чемоданом, никак не хотевшим влезать под кровать.
— Жилищные условия, сама понимаешь, — пробормотал он, смутившись. — Мамаша, Нинка… всякое такое… а так бы… Сама говорила.
Он встал и хотел подойти к Альке.
— Убирайся, — сказала Алька. — Я сегодня злая как черт.
— А ты в последние дни все время злая, — сказал Валентин.
Они сели в троллейбус двадцать первого маршрута.
Алька взяла один билет для себя. Валентин с вызывающим видом развалился на диване, но никто не обратил на него никакого внимания. Доехали до конца, а контролер так и не появился. Пересели в другой троллейбус, поехали обратно. Валентин нахально проходил мимо кассы, садился на диван, но никого не интересовало, почему он не берет билета. Алька садилась рядом с ним и молчала. А контролеров все не было.
Когда в пятый раз доехали до круга в Серебряном бору, Валентин сказал:
— Может, передохнем, выпьем пива? Или проедемся еще раз?
Алька пожала плечами:
— Все равно.
Ей в самом деле было все равно: бессмысленно мотаться на троллейбусе от «Аэропорта» до Серебряного бора и обратно или пить пиво в деревянном павильоне «Пиво — воды — соки». Ей все было безразлично.
— Тогда пойдем пить пиво, — сказал Валентин.
В павильоне было пусто и уютно. Утреннее солнце светило в широкие окна. Автоматы призывно подмигивали светящимися табличками: «Опустите 20 копеек». В их металлических утробах что-то пощелкивало и урчало. На никелированных полочках за стеклами скучали аккуратные бутерброды с коричнево-белой копченой грудинкой и желтым сыром. Сыр, правда, был уже староват, ломтики его начали сворачиваться с краев, как осенние листья, но это не имело никакого значения, — у Альки выработалась стойкая привычка к дешевым столовым и забегаловкам.
Ленивая женщина за стойкой, с шестимесячными кудрями и глазами, презирающими весь мир, наменяла им мелочи и швырнула жменю баранок, опушенных, как инеем, искрящимися кристалликами соли.
Автомат погасил светящуюся табличку, щелкнул, замурлыкал и налил кружку пива со снежной шапкой пены. Когда кружка наполнилась, автомат удовлетворенно хрюкнул и снова зажег табличку с призывом: «Опустите 20 копеек».
Валентин уставил весь стол кружками с белыми шапками пены. Принес бутерброды.
— Отпразднуем первый день отпуска, — сказал он. — Твое здоровье!
— Пиво пьют за лошадей! — сказала Алька.
— Тогда выпьем просто так.
Он пил с удовольствием. Окунул губы в белую пену и большими гулкими глотками выпил всю кружку единым духом — втянул ее в себя, как хорошо отрегулированный насос. Потом громко перекусил баранку и зажмурился.
Пиво было вкусным, холодным. Его и в самом деле хотелось пить большими глотками.
В другое время вполне можно было удовлетвориться этими маленькими радостями: пить пиво, грызть хрусткие баранки, покалывающие язык кристалликами соли, и смотреть, как чистое утреннее солнце светит с улицы в окна. В другое время. А сейчас у Альки вдруг не оказалось будущего. Она даже не знала, где будет ночевать сегодня.