При необузданности ее нрава все три исхода были равно возможны. Но что должен решить он сам, Димов? Независимо от того, что решила Оля… Да, пора было наконец набраться мужества и решать самому, что и как должно происходить дальше.
Опять издали, из темноты, донесся голос телевизора — сразу нескольких телевизоров с разных концов поселка. Передавали прогноз погоды на завтра. Зазвучала мелодия знаменитого французского композитора, под которую уже много лет сообщали, какая температура воздуха будет в Красноярске и Батуми, в Киеве и Мурманске. Мелодия была красивой и грустной и, кажется, называлась «Над всей Европой дождь».
Наверное, неизвестный Димову композитор, сочиняя свою мелодию, думал о любви, неудавшейся и возвышенной, и потому ему казалось, что дождь идет не только в его городе, где случилась и рухнула эта любовь, но и по всей Европе. Каждый вечер под эту мелодию официальный голос диктора сухо перечислял географические названия и цифры температур…
Интересно, может ли представить себе Кравцов, что сейчас творится со мною? — подумал Димов, взглянув на сгорбившегося в раздумье над шахматной доской Кравцова. Что я знаю о нем? Я знаю, что его жена и две дочери-студентки уехали в отпуск в Прибалтику и он скучает в одиночестве. И сам себе готовит макароны по-флотски. Это, кажется, единственное, что он умеет и любит готовить, — макароны с фаршем, — и ест их утром, в обед и вечером… Но к кому он привязан, о чем думает по ночам, вся ли его жизнь вмещается в стены этого дома? Не знаю и никогда не узнаю…
Мелодия французского композитора продолжала плыть над вечерним поселком. На фоне самых щемящих тактов прозвучало: «Завтра в Москве и Московской области — переменная облачность, ветер южный, слабый, до умеренного, возможны кратковременные дожди».
— «Ветер слабый, до умеренного, возможны дожди», — поднимая голову, усмехнувшись повторил Кравцов. — Ошеломляюще точно. Пригодно как прогноз на весь летний период для средней полосы от Старой Руссы до Владивостока…
Димов часто раздумывал, где настигнет его удар, который оборвет их с Олей любовь, — в телефонной ли будке, или в метро, или в чужой, враждебной квартире. Но он не предполагал, что навсегда распрощается с Олей на веранде кравцовской дачи. Он не думал, что, сидя однажды летним вечером здесь, на этой веранде, в этом кресле, напротив этого тихого человека, он со всей отчетливостью и беспощадной ясностью поймет, что должен распрощаться с Олей навсегда.
Оля сегодня ушла из парка первой. Неизвестно, что она решила и как поступила сегодня. Но для него оставался только один исход — самому навсегда исчезнуть из Олиной жизни. Пусть она никогда не узнает, что он сам принял это решение, вслед за нею или до нее — теперь это уже не имело значения. Пусть она думает что последнее слово осталось за ней. Так ей, наверно, будет легче. Но пусть у каждого из них на положенный им до конца дней срок (ей — на десятилетия, ему — может быть, на короткие годы) останется в душе чистая и печальная память об их неустроенной, обреченной с самого начала любви. По законам человеческой памяти уйдет, выветрится из их душ доставленная друг другу боль, и останется только память о коротком, запретном счастье, — легкая, горькая, но греющая сердце…
Мелодия о дожде над всей Европой оборвалась, как всегда, внезапно, на полутакте. И вечерний поселок наполнился ревом какого-то дальнего стадиона, наверное, очень дальнего, потому что в Москве уже было темно и стадион, где неистовствовали болельщики, вероятно, находился за тридевять земель, там, где еще светило солнце.
Кравцов прислушался к реву далекого стадиона и осторожно налил в рюмку пахучей зеленоватой жидкости. Сегодня это был, кажется, шведский ликер.
— Завышенные цели — удел молодости, — сказал он, возвращаясь к начальному разговору. — А потом наступает время, когда оцениваешь сделанное за жизнь, трезво соотнося его с тем, что мог сделать в силу своих способностей. И если есть совпадения — успокаиваешься.
— Но это — старость, — сказал Димов.
— Нет, мудрость, — ответил Кравцов. — И что поделаешь, если мудрость приходит под старость.
Он взял со стола рюмку, осторожно пригубил ее и поставил на место. Димов машинально проследил за его движением и неожиданно сказал:
— Интересно, Евгений Николаевич, как прошлое оставляет свой след в человеке. Например, в вас…