Она смотрела на Валентина и думала: «Почему я все-таки люблю его? Он-то ведь больше всего на свете любит самого себя. Ну как он может так спокойно пить это пиво и даже не поинтересоваться, что же у меня произошло? Вон как глотает и грызет баранки одну за другой. И вид у него довольный, словно он наконец дорвался до самой главной своей мечты. А у меня вся жизнь летит вверх тормашками… Я ведь должна сейчас ненавидеть его. Меня должно просто бесить, что он жмурится как кот, наслаждается пивом и чихает на все мои несчастья. А я его люблю. И мне приятно смотреть, как он пьет, как берет баранку и ломает ее в ладони — хруп, и готово! Как жмурит свои голубые глаза. Все мне нравится! Но почему мне это должно правиться?..»
Когда они вышли из павильона, Валентин подтолкнул Альку в бок:
— Смотри, смотри!
Алька увидела свою соседку по квартире Светлану Николаевну и рядом с ней того самого мужчину, с которым Светлана Николаевна стояла утром в воскресенье у подъезда. Они шли в глубь зеленой, обсаженной кленами улицы. Шли очень медленно, на некотором расстоянии друг от друга. Когда люди идут так, они или молчат, или перебрасываются редкими, но важными для обоих словами.
На Светлане Николаевне было легкое желтое платье и туфельки на высоком каблуке, и издали она даже Альке показалась молодой. Статная, длинноногая женщина, с копной густых светлых волос, с нежными, покрытыми золотистым загаром, обнаженными до плеч руками.
— Влюбленные, — сказал Валентин.
— В воскресенье, когда мы в Водники собирались, я их утром видела у подъезда, — сказала Алька. — Прошла мимо, а потом вспомнила, что забыла купальник, и вернулась. Им меня не было видно из-за ящиков, а я видела, как она его поцеловала.
— Наверное, оба с работы сбежали, — сказал Валентин. — Сегодня ведь среда… От хорошей жизни такого не поцелуешь.
— Почему? Ничего дядечка.
— Ну да! Старик. И брюки мятые.
— Это у него такой стиль, — со знанием дела заявила Алька.
Светлана Николаевна повернулась к своему спутнику, и Алька увидела ее профиль — четкий и тонкий. Она улыбалась, с кокетливым вызовом закинув назад светловолосую голову. Улыбалась весело, прищурившись от солнца, наморщив маленький аккуратный носик с горбинкой. И все равно Альке почему-то было грустно смотреть на нее, на то, как эти двое уходят в глубь кленовой аллеи, в почтительном отдалении друг от друга.
На берегу Москвы-реки, у пристани речных трамваев, томились рыболовы с удочками. Вид у них был безнадежный, — кажется, они ничего и не рассчитывали поймать.
— Посидим, — предложил Валентин.
Мелкие речные волны пошлепывали о берег у самых ног. Валентин лег, закинул руки за голову. Алька сидела в своей любимой позе — обхватив колени руками. «Золотой шлем» ее искрился на солнце, но вид у нее был несчастный. Валентин протянул руку и осторожно погладил ее по узенькой спине, обтянутой красным свитером. Алька не пошевелилась. А Валентин как-то впервые подумал, что у нее очень тоненькая шея, а кисти рук, обхватившие колени, маленькие и слабые. Он почувствовал под ладонью тонкую змейку ее позвоночника, и рука у него вздрогнула от нежности.
Алька повернулась и посмотрела на него. Она очень редко смотрела так — доверчиво и растерянно.
Валентину было хорошо: светило солнце, у ног плескалась река, никаких забот впереди. Пиво и баранки сделали его благодушным, он держал ладонь на Алькиной спине, и нежность переполняла его.
— Долго они еще будут к тебе цепляться? — спросил он.
— Больше не будут. Я от них ушла.
— Ушла? Ты же сказала, что это была неудачная шутка.
— Неудачная шутка была в том, что я собиралась за тебя замуж.
Рука Валентина стала легче, но он не убрал ее.
— И с работы ты тоже в самом деле ушла?
— Да.
— Она ведь тебе нравилась.
Алька не ответила.
— Зачем же ты все так сразу? — спросил Валентин.
— Надо было только сразу, — сказала Алька.
— А что будет дальше?
— Не знаю. Что-нибудь будет.
Алька снова становилась ершистой и сердитой.
— Я часто думаю, — сказала она. — Неужели, если б мой отец не погиб на фронте и мама не умерла, они тоже были бы как дядя и тетка: такие же сытые, ласковые. И на любой случай жизни у них тоже был бы всегда в нагрудном карманчике готовенький рецепт: как поступить, чтобы не остаться внакладе. Бррр!
Алька передернула узенькими плечами. Валентин сел, с хрустом потянулся. Сказал спокойно:
— Никуда ты от них не денешься. И все равно ни черта не понятно, что они тебе сделали. Кормят, поят, одевают. Для чего они еще нужны, кроме этого? Пренебреги!