Черные блестящие глаза бабки Усти смотрели на Веронику испытующе и недоверчиво, и Вероника замолчала. Искушение поделиться с матерью счастьем было сильней, чем мучившее две недели Веронику желание призвать хотя кого-нибудь на помощь в своей беде. Но она повторила упрямо, что ничего не произошло, что будет просто встреча старых друзей и что она и впредь будет собирать их всех не реже раза в месяц.
Нельзя было пугать старого, немощного человека тем, что беда была так близко. Ведь даже тень миновавшей беды может напугать, если тебе уже почти восемьдесят. В этом возрасте человек не должен слышать о чужих болезнях и чужих смертях, ибо все это уже слишком близко придвинулось к нему самому.
Вероника сидела, чутко вслушиваясь в темноту. Она ждала, что вот-вот сквозь шум далекого стадиона до нее долетит стук калитки, захрустят по гравию приближающиеся шаги Андрея. Где он? Почему его все нет?
Вероника с досадой морщилась от рева телевизоров и ждала стука калитки и хруста шагов Андрея, ждала с тем же не угасшим за двадцать лет волнением, с которым ждала его каждый вечер.
10
Анисим кинул свой спальный мешок под кустами возле нового забора, присев на корточки, пошарил ладонью в темноте по земле, еще хранившей дневное тепло, нащупал сухую ветку. Каждый вечер, прежде чем залезть в спальный мешок, Анисим разводил маленький, размером в ладонь, костер где-нибудь за кустами, в стороне от дачи, так, чтобы его не смогли увидеть с веранды и чтобы с участка Удочкина его тоже не заметили.
Анисиму не хотелось, чтобы кто-нибудь, кроме него, видел эти робкие язычки пламени в ночи. Этот крошечный костер был его интимным делом, — когда огонь загорался, тьма вокруг сгущалась и возникало ощущение полной отделенности от мира, от всего, что было вокруг. А утром Анисим тщательно уничтожал следы костра…
Наломав сухих прутиков, Анисим сложил их маленьким шалашом, вытащил из кармана заранее приготовленный клочок газеты, чиркнул спичкой. Ему нравилось, когда костер загорался от одной спички. И он научился укладывать прутики так, что язычки пламени сразу упруго взвивались вверх.
Вот и сейчас огонь загорелся сразу, и тьма сгустилась, но оттуда, из тьмы, со всех сторон волнами накатывал отдаленный, но настойчивый рев болельщиков с мадридского стадиона. Анисим подумал, что, даже не глядя на экран телевизора, по одним только звукам, можно догадаться, что творится там, под испанским солнцем. Если рев нарастал, значит, хозяева поля пошли в атаку, если гул был ровным, значит, борьба за мяч шла в середине поля. Когда наступала тишина, это означало, что в атаку пошли противники-гости. Все болельщики мира одинаковы, болеют только за своих…
Анисим не любил футбол. Его почему-то пугало, когда одно и то же чувство овладевало сразу десятками тысяч людей, когда они одновременно заходились в общем ликующем крике, одновременно, замерев, смолкали, одновременно издавали могучий вздох разочарования или облегчения. В реве тысяч голосов, слитых в один общим чувством, ему слышалось что-то жестокое и угрожающее, опасно неуправляемое.
Он сидел на корточках перед маленьким огнем, смотрел, как оранжевые с синими кончиками языки пламени взбираются вверх по черным ажурным переплетениям прутиков, и старался не слышать этого отдаленного, но грозного, доносившегося со всех сторон рева.
Он думал о Рите. Она сказала: «…две недельки до осени — наши. Завтра в семь приходи на канал…» Назначила ему свидание… Все лето он ждал, добивался ее внимания, хотя бы мимолетного, ездил по вечерам на велосипеде в темноте вокруг ее дачи, чтобы только увидеть хотя бы ее бесплотную тень. И вот эта тень обрела плоть. Было утреннее запретное видение на берегу реки. Потом в течение всего дня были тяжелые, мутные, волнующие мысли о ней. Потом лес и драка с Сергеем Петровичем. И внезапная, ошеломившая Анисима благосклонность Риты…
Он сидел на корточках, осторожно, чтобы огонь не стал слишком большим, подбрасывал в костер сухие прутики и думал о том, что ему почему-то не очень хочется идти завтра в семь часов утра на канал. Что-то сломалось, переменилось в его душе за сегодняшний день, и мысли о Рите были сейчас совсем не такими, как вчера, позавчера и все лето… Почему это? — с тоской думал Анисим. Почему все лето он только и искал случая, чтобы хоть издали увидеть ее, а сейчас, когда она назначила ему свидание и будет ждать его, ему не хочется этого свидания, оно пугает его? Почему?
Стукнула калитка, раздался близкий хруст знакомых шагов по гравию, устилавшему дорожку от калитки к веранде, — вернулся отец. Анисим торопливо заслонил ладонью свет крошечного костра. Шаги легко проскрипели мимо за кустами. Потом тень отца прикрыла освещенный дверной проем на веранде.