Они поехали в Серебряный бор. Походили по дорожкам. Посидели на берегу Москвы-реки.
Придорогин был в серых, плохо отглаженных брюках и в летней кремовой, много раз стиранной рубашке, которая подчеркивала его круглые плечи. На ногах у него были грубые сандалеты. Да, не очень-то он следит за собой. Вероятно, не считает это нужным. Все равно он мужик интересный, вон даже две девушки, попавшиеся им навстречу, оглянулись. Но Светлане Николаевне почему-то стало жаль его и захотелось погладить по круглому плечу.
— Когда вы уезжаете? — спросила она.
— Через два или три дня, — сказал Придорогин. — Мне хотелось бы до отъезда увидеть вас еще раз.
Светлана Николаевна молча пожала плечами.
Пообедали они там же, в Серебряном бору, в летней закусочной. Вокруг асфальтированной площадки стояли беседки, увитые зеленью. Над кухней вился едкий шашлычный дымок. Народу не было, только в одной беседке сидели несколько мужчин в черных рабочих куртках — то ли механики, то ли шоферы с грузовых автомашин. Один из них, увидев Светлану Николаевну и Придорогина, встал и приподнял над головой кепку, здороваясь издали.
— Кто это? — спросил Придорогин.
Светлана Николаевна кивком ответила на приветствие, сказала:
— Это мои воровские связи.
— Как так?
— Бывший подзащитный. Селиванов, кажется, не помню точно. Карманник высокой квалификации.
— И сейчас?
— Откуда я знаю, прошло много лет. Дело кончилось для него тяжело, — в судах не жалуют рецидивистов.
Они сели в самую дальнюю беседку. Придорогин принес шашлыки на металлических тарелках и коньяк в чайных стаканах. А вилки были алюминиевые, с кривыми зубьями.
— Прошу прощения за сервировку, — сказал он. — Хорошо еще, что стаканы не граненые.
Он опять смотрел на нее тем же пристальным ласковым взглядом… Многие мужчины смотрели на меня так, — я ведь хороша собой (без ложной скромности). Но в общем-то меня это всегда оставляло почти равнодушной. Льстило или сердило, а по сути дела, в самой глубине души было безразлично. А сейчас мне не по себе — беспокойно и томительно от этого взгляда.
— Я всегда охотно уезжал, — сказал он. — В конце концов, это моя профессия, и я ее люблю. А сейчас мне не хочется уезжать.
Слова его прозвучали искренне. И взгляд был искренним. Наверное, это и приводило в смятение. И Светлана Николаевна спросила, отчасти неожиданно для самой себя:
— Скажите, Сережа, что вам от меня надо?
Вопрос прозвучал грубовато. У Придорогина ресницы чуть сощурились иронически. Он взял с овальной металлической тарелки перышко зеленого лука, медленно покусал его и сказал:
— Вас.
Ответ его был подкупающе прям. Он взял еще перышко лука и взмахнул им, как указкой.
— Вы сильный человек, — сказал он. — В вас есть спокойная уверенность в себе и одновременно мягкость. Я знаю, что вам бывало очень трудно. Но когда смотришь на вас — думаешь: вот женщина, которая прожила счастливую и легкую жизнь.
— Странно, — усмехнулась Светлана Николаевна. — Недавно мне сказал то же самое еще один человек, совсем непохожий на вас.
— Мне хорошо рядом с вами! Вот и все.
…Да, беда в том, что и он нравится мне. Если быть честной перед собой, я должна была бы ответить ему так: «И мне хорошо сидеть с тобой в середине дня в зеленой беседке, есть жестковатый шашлык, пить теплый коньяк из чайного стакана и чувствовать на себе твой взгляд». А если еще откровенней, то надо было бы сказать так: «Ты хочешь, чтоб я спала с тобой?.. Что ж, это для меня не ново. Многие мужчины хотели этого. И некоторые добивались. Потому что, если жизнь не дозволила нам стать женами, мы стали хорошими подругами. И научились довольствоваться малым. Это любовь ненасытна, а в дружбе и малого, случается, хватает. Немного ласки, немного человеческого отношения, возможность хоть на короткий срок уткнуться в чье-то плечо. И все хорошо! Как между мужчинами-приятелями: поговорили по душам, каждый отдал другому, что мог. А в остальном — извини, сама понимаешь! Так бывало… И ты, наверное, сейчас сидишь и думаешь: «И чего она тянет!» Верно? Но ничего не будет. Потому что женщина не может всю жизнь прожить мужчиной. В конце концов она устает, и в ней снова просыпается истинное бабье. И не буду я твоей любовницей. Мне осталось совсем немного. И я хочу быть женой. Хочу быть женщиной, а не приятелем…»
— Мне нравится и то, как вы держите вилку, и как морщите переносицу, улыбаясь, — сказал Придорогин. — И даже когда грубите мне — тоже нравится.
— Не надо, — сказала Светлана Николаевна.
Он послушно замолчал. Принялся поливать шашлык пахучим коричневым соусом. Надо было менять тему разговора, и он сказал: