Алька ждала Феликса возле метро на площади Революции и смотрела, как все вокруг притворяются. У мальчишек был такой вид, словно они узнали все на свете, всю мудрость, все науки и им от этого стало скучно. А настоящие профессора стали одеваться, как мальчишки: пестрые рубашки, узкие брючки.
Вишневый «Москвич» Феликса вынырнул из потока машин, круто свернул вправо и остановился прямо на автобусной остановке. Стоять здесь было нельзя. Алька знала, что Феликсу это могло стоить прокола в талоне, но пошла она к машине не торопясь и словно бы нехотя. Шла и думала: «Вот и я притворяюсь».
Феликс распахнул дверцу машины. Алька села, устроилась поудобней и только тогда, все так же не торопясь, захлопнула дверцу, хотя сзади нетерпеливо фыркал автобус.
Феликс рванул машину с места, она пронеслась по дуге, огибая площадь, и остановилась у красного светофора.
Феликс повернулся к Альке. Когда он смотрел на нее, Альку всегда удивляло, какие у него черные и блестящие глаза. Она никогда ни у кого не видела таких черных и блестящих глаз. А его длинным выгнутым ресницам могла позавидовать любая девушка. Альке, во всяком случае, приходилось прикладывать немало труда, чтобы они у нее выглядели не хуже, чем у Феликса.
— Ну, здравствуй, — сказал Феликс.
— Здравствуйте, — сдержанно сказала Алька.
Феликс накрыл ее лежавшую на колене руку своей горячей смуглой ладонью.
— Безобразничаешь? — сказал он. — Я же объяснил тебе в самой популярной и доступной форме, что не могу жить без тебя, а ты пропала на целых два месяца.
Алька покосилась на него с подозрительностью: тоже притворяется? Феликс улыбался, голос его звучал шутливо, но он не притворялся. Он вообще никогда не притворялся, Алька это знала. Еще один человек никогда не притворялся: Светлана Николаевна.
Теперь они ехали в потоке машин вверх по проспекту Маркса. Тонкие в запястьях, с длинными пальцами руки Феликса лежали на баранке, и смотрел он не на Альку, а вперед, на дорогу. И говорил в прежнем шутливом топе:
— Помнится, я разъяснил тебе, что глоток воды не имеет для меня вкуса, если не твои руки подносят кружку к моим иссохшим губам. Поэтому у тебя нет права исчезать.
Он говорил, посмеиваясь над своими словами и над самим их смыслом, говорил, как говорят в театре. А Алька все равно знала, что он говорит правду.
Он сидел в профиль к ней и смотрел перед собой. У него было оливковое лицо, тонкий нос и красивые руки… Если б только он не был таким старым — тридцать два года! И если б губы у него не были с фиолетовым оттенком. Почему у всех смуглых людей губы фиолетовые? Несправедливо с ними обошлась природа, — это же некрасиво. И лунки ногтей у него тоже фиолетовые.
— Куда мы едем? — спросила Алька.
— Пока просто вперед. Но имеется возможность сделать одно доброе дело, если ты не против. У меня есть два друга. Скульпторы. Они сделали по заказу памятник одному видному деятелю. Вырубили бюст из какого-то самого твердого на свете камня. Все как надо: нос, рот. А ушей нет. Когда комиссия спросила, почему это, Анатолий им разъяснил, что, поскольку данный деятель не являлся музыкантом или композитором, уши в его облике — не главное. Их раздолбали на обсуждении, работу не приняли. Теперь они сидят у себя в мастерской без заказов. Подозреваю, что на одном кефире и городских булочках.
— Они что, абстракционисты? — спросила Алька.
— Нет, ищущие.
— Ищущие? — Алька пожала плечами. — Искали, искали и потеряли у человека уши?
Феликс засмеялся.
— Я сегодня продал «Мурзилке» трех зайцев, лису и волка, — сказал он. — Все с ушами, хвостами, клыками. Как полагается… Заедем в «Гастроном», возьмем чего-нибудь покалорийнее и поедем к ребятам. Трудно натощак месить глину и обтачивать камни… Накормим?
— Накормим, — сказала Алька.
Ей всегда бывало легко с Феликсом, если он только не говорил о своей любви.
Алька давно заметила, что на свете существуют люди, которых нельзя обидеть. И не потому, что они слабые или беззащитные. Просто они сами никого не обижают. Живут не притворяясь, улыбаются приветливо, заботливы, потому что их в самом деле заботят чужие судьбы. Веселые или грустные, они всегда остаются самими собой. Возле них чувствуешь себя надежно.
В «Гастрономе» Феликс сказал Альке:
— Советую придерживаться принципа: если хочешь купить кому-нибудь что-нибудь, купи то, что с удовольствием купил бы себе. Что ты хочешь?