— Все, — сказала Алька. — Я сегодня еще не ела.
— А больше всего — что?
— Вон той серой колбасы, ливерной, самой дешевой. Тетка ее никогда не покупает. Говорит, что она — из отбросов. А я ее люблю.
— Хорошо. Дальше?
— Консервы «Треска в томате». Тетка говорит, что вся морская рыба облученная… Треска — морская рыба?
— Я вижу, что вкус у тебя формируется определенным образом: чего не любит тетка, любишь ты. И наоборот… Буженину она ест?
— Да.
— Я тоже, к сожалению. Придется купить.
— И Валентин любит буженину. Хотя он все любит, что можно пожевать.
— Кто этот Валентин?
— Два дня назад он был моим женихом, — сказала Алька.
Феликс исподлобья посмотрел на Альку.
— А теперь? — спросил он.
— Теперь он мне никто.
— Значит, все в прошлом?
— У меня со вчерашнего дня нет прошлого. Я от него отказалась, — беззаботно сказала Алька. — Есть только будущее.
— А я там есть, в этом будущем?
— Вы?.. Не знаю.
— Ладно, — помолчав, сказал Феликс. — Не будем отвлекаться. Колбаса из отбросов, облученная треска, буженина и…
— Пожалуйста, сыр. Очень люблю пошехонский.
Когда они сели в машину и сложили пакеты, Феликс спросил:
— Что же все-таки происходило с тобой эти два месяца? Ты действительно собиралась замуж?
— Да.
— Это окончательно сорвалось?
— Да.
— И ты сумела разлюбить его за два дня?
— Не знаю…
Феликс опять мельком, исподлобья глянул на Альку:
— Как дядя и тетка?
— Нормально.
— А как спрос на сульфадимезин и тройчатку? Возрастает или падает?
— На уровне, — сказала Алька.
Они выехали на Садовое кольцо и двигались теперь в синеватом бензиновом чаду среди рева моторов и шуршания шин куда-то к сторону Таганки.
Феликс замолчал. Оливковое лицо его стало серьезным. То ли он раздумывал над словами Альки, то ли был поглощен тем, как провести машину в густом потоке грузовиков, троллейбусов, такси.
— А сегодня утром я была в церкви, — сказала Алька.
— Зачем?
— Просто так, посмотреть… С Зинкой. Она никакая не верующая, но ходит в церковь и носит крестик. Говорит — современно. Мы с ней пошли в нашу, у «Сокола». Всехсвятскую.
— Ну, и как тебе там?
— Смешно. Висит объявление на голубом стекле серебром, как в учреждении. А на нем написано: «Просьба соблюдать в храме благоговейную тишину».
— Только смешно?
— Нет… Мне и без всякого объявления хотелось говорить шепотом. Иконы, а лица на них такие грустные. И свечи. Четыре гроба с покойниками. Хор поет. Отпевают. И хотя они мне совсем чужие, эти, что умерли, я чуть не заплакала. Прямо все дрожало внутри. От хора, от икон, от свечей. Лежат четверо. Лицами вверх. Цветы у щек. А со стен на них смотрят такие же лица, такие же темные. Представляете? И вроде они уже понимают друг друга. Мы — нет, а они понимают. Про что поют, слов не разберешь, и все равно слова красивые. И голубой дымок елкой пахнет. И все, что в жизни было, кажется глупым, кроме того, что здесь…
— С этим не шутят, — серьезно сказал Феликс. — Особенно не рекомендуется шутить тем, у кого, по их словам, нет прошлого.
Алька встряхнула головой, отгоняя воспоминания.
— А потом мы с Зинкой пошли в общежитие карандашной фабрики.
— Это еще зачем?
— Для будущего. Аптечным работникам не дают общежития. Может, буду делать карандаши. Тонкие для школьников, толстые красные для начальников. Резолюции писать: «Отказать», «Уволить».
Феликс, круто свернув вправо, проскочил перед самым радиатором тяжело ревущего самосвала, обошел троллейбус и стал у тротуара. Заглушил мотор, повернулся к Альке.
— Понравилось тебе в этом общежитии?
— Нет… Чистенько, светло. Девчонки симпатичные, нормальные девчонки. И все равно у них жизнь бездомная. У каждой своя койка, тумбочка, а…
Она постепенно смолкла под пристальным взглядом Феликса. Когда он смотрел на нее так, она особенно остро понимала, насколько он старше и умнее ее. Под этим его цепким и внимательным взглядом ей делалось неловко, словно она в чем-то провинилась, сделала что-то нехорошее.
— Мы с тобой когда познакомились? Год назад?.. Верно? — сказал он. — И в общем я про тебя ничего не знаю… Откуда ты взялась? Шла вечером по улице Горького, помахивала сумочкой, глазела по сторонам. Зачем шла, куда, про что думала? Все оказалось просто: «Добрый вечер». — «Я с вами не знакома». — «А разве нельзя познакомиться?» Помнишь?.. А потом ты сбежала от меня из «Арагви». После того как все было съедено и выпито. Такая приличная, умненькая была девочка весь вечер — и «крутанула динамо» по всем правилам: не пожалела оставить на столе пачку своих сигарет, — мол, выхожу на минутку, сейчас вернусь. Что я должен был о тебе думать?