Светлана Николаевна шла опустив голову, прислушиваясь к стуку своих каблуков по асфальту… Хорошее, тихое летнее утро. И никто, в общем, не запрещает поверить, что человек, цепко взявший тебя под локоть крепкими пальцами, и есть тот самый, который тебе нужен, и что он никуда не исчезнет. Вполне можно придумать и поверить… ну, хотя бы на ближайшие три часа… К черту, ни к чему! Все будет вот как: сейчас они найдут такси и за двадцать минут доедут до ее дома. По передней надо будет пробираться на цыпочках, чтобы не разбудить соседей. И в комнате надо будет разговаривать шепотом, чтобы соседи не услышали мужского голоса в такой неурочный час.
Солнце будет просвечивать сквозь задернутую штору. А соседи будут ходить по коридору за тонкой стеклянной дверью почти у самого изголовья кровати взад и вперед, на кухню и из кухни, громко переговариваться, обсуждать свои дела, напевать.
Затем, около восьми часов, хлопнет выходная дверь, — девятнадцатилетняя соседка Алька отправится на свидание со своими «пижонами», чтобы ехать на целый день в Химки или Серебряный бор.
В десятом часу выходная дверь хлопнет вторично. Это будет означать, что дядя и тетка Альки, у которых она живет, поехали на свой садовый участок окучивать яблони и поливать клубнику и что теперь квартира останется пустой до самого вечера.
Можно будет громко разговаривать, выйти на кухню и вообще чувствовать себя хозяевами. Но тут-то и окажется, что Придорогину уже пора уходить. Он придумает что-нибудь серьезное, какое-нибудь неотложное дело. Он вежливый человек, он не станет проявлять оскорбительной торопливости. Наоборот, будет подчеркнуто медлителен и перед уходом выкурит лишнюю сигарету. И скажет на прощание что-нибудь ласковое. Но удержать его будет нельзя никакими силами. Он все равно уйдет, — может быть, навсегда, а может, позвонит через неделю-другую.
Словом, все будет так, как бывало и прежде с другими. Ну и пусть!
Набережная тянулась бесконечно, и такси все не показывались.
— Вы действительно адвокат? — спросил Придорогин.
— Да.
— Странно.
— Почему?
— Как-то неподходящая профессия для женщины… А для вас — особенно.
Он держал ее под локоть и продолжал что-то говорить: бойко выкладывал сведения из энциклопедического словаря или выдумывал на ходу. Светлана Николаевна не слушала. Он заметил это и замолчал. Потом заговорил о другом:
— С возрастом люди теряют способность получать удовольствие от простейших вещей. От глотка воды, например. — Он замедлил шаг и заглянул в лицо Светлане Николаевне. — Смотрите: утреннее солнце на реке, еще не проснувшийся город… И рядом со мной — красивая женщина. Разве этого недостаточно для счастья?
— Бросьте, — сказала Светлана Николаевна. — Меня не надо уговаривать. Мне не семнадцать лет.
Придорогин остановился, осторожно взял Светлану Николаевну за плечи и повернул к себе.
— Я уже говорил, что испытываю к своим сверстникам особую нежность, — сказал он. — Я ведь знаю про вас все. Знаю, например, как вы жили в сороковом году школьницей; о чей мечтали, какие мели песни. Мы их слушали сегодня… В сорок первом, наверное, рыли противотанковые рвы под Москвой… Знаю, что вы ели в эвакуации в сорок втором году и что терзало вас, например, в пятьдесят третьем. А если вам вдруг станет сейчас семнадцать, вы сделаетесь для меня чужой, как марсианка… Не надо.
Вдали на набережной появилась машина. За ее ветровым стеклом, едва приметная в солнечных лучах, поблескивала зеленая искорка.
Придорогин кинулся ей навстречу, замахал руками.
— Наконец-то! — Он распахнул дверцу с «шашечками». Но Светлана Николаевна сказала к его удивлению:
— Не поеду.
Он посмотрел в ее лицо, вдруг ставшее замкнутым и неприветливым, и послушно захлопнул дверцу. Машина, фыркнув, присела на задние колеса и умчалась, оставив Светлане Николаевне и Придорогину синий клуб дыма.
— Пойдем пешком, — бодро сказал Придорогин. — Будем идти весь день, и всю ночь, и еще много дней и ночей. Пока не подойдем к тому месту, где земля соединяется с небом.
— Хорошо, — сказала Светлана Николаевна. — Только будем идти молча. Вы слишком много разговариваете.
До дома на Новопесчаную они добрались только к восьми часам. Светлана Николаевна остановилась во дворе возле подъезда.
В первом этаже помещались магазины, и двор был заставлен пустыми ящиками, захламлен стружкой. Грузчики вытаскивали из автофургона металлические коробки с розовыми колбасами.
— Подумать только, сколько колбасы люди съедают за сутки, — сказал Придорогин.