Он подошел к роялю и включил электрический чайник.
— Рецептура стариковского чая наполовину состоит из чудачеств. Чудачество первое: не пью из чайника, вскипевшего на газу.
В открытое окно ворвался усилившийся шум ливня и отчаянно веселый девичий голос:
— О-о-ой, босоноженьки мои чехословацкие!
…После того как председательствующий объявил перерыв до следующего дня, Светлану Николаевну вызвал Дик.
Она сразу заметила, что он пребывал в необычном для себя возбужденном настроении. Он был весел, но веселость эта была злая. Странно, но он выглядел победителем. А с ней заговорил так, словно она-то и была побежденной.
— Как вы думаете, долго еще будет тянуться это многоактное представление на сцене рабочего клуба?
— Еще дня два.
— Честное слово, надоело! Жара невозможная… Нельзя ли попросить судью, чтобы он поторопился? Ведь приговор уже готов, и все ясно.
— Что это вы разбушевались?
Дик улыбнулся:
— Этот подонок Кокорев спел мне сегодня забавную частушку. Сокамерники выучили. «В клубе дяденьку судили, дали дяде десять лет. После девушки спросили: «Будут танцы или нет?» Пора переходить к танцам.
— Послушайте, Дик, перестаньте устраивать истерики. Не превращайтесь в бабу.
Дик обозлился:
— Вы мой адвокат, и я прошу, чтобы вы передали суду мою просьбу: не тянуть с процессом.
— Именно потому, что я ваш адвокат, я не стану обращаться к суду с дурацкими просьбами. И не разговаривайте со мной в таком тоне. Я этого не люблю.
Дик потух, но голос его продолжал звучать зло.
— Не понимаю я вас, — сказал он. — Всю жизнь ковыряетесь в чужих грехах и делаете вид, будто все вокруг вас святые.
— Не все. Вы, например, не святой. И потом, вам вовсе и не надо меня понимать. Важнее, чтобы я понимала вас.
— А что, судья Григорьев святой? Или прокурор? Дружинники святые?.. Делают свою работу! Ну и ладно! — Дик вытащил из кармана платок. Короткие пухлые пальцы его дрожали. — Им-то что? А мне могут дать предельный срок.
— Думаю, что этого не будет. Я уже говорила вам. Вас ведь не обвиняют в систематическом промысле. Только один эпизод.
Он бросил на нее исподлобья быстрый затравленный взгляд. Нет, она, кажется, не лгала! Но ему надо было еще раз услышать ее слова, проверить их интонацию, уцепиться за них, как за соломинку. Он явно терял силы. И потому, вытирая бледное, бледнее обычного, лицо вздрагивающей рукой, он повторил упрямо:
— Могут.
— Нет.
Дик снова взвился:
— Да, я совершил преступленье. Но я сам пришел в милицию… Я уже полгода под следствием… Все ясно. Виноват! Зачем же теперь устраивать спектакли?
— Никто не тянул вас насильно на скамью подсудимых. Сами постарались. Истерики уже не помогут. Продержитесь еще немного, и мы добьемся справедливого приговора.
Он засунул платок в карман, забыв на этот раз аккуратно сложить его.
— Вы еще что-нибудь хотели сказать мне? — спросила Светлана Николаевна.
— Может, вы и есть единственная святая на свете. Но это было бы смешно с вашей профессией. Юрист, верящий в чистоту человеческих помыслов.
Он поднял на нее глаза. Взгляд его снова был спокойным, насмешливо-снисходительным, многоопытным.
— Хорошо. Я не хотел, но скажу… Вы сердились, когда я говорил, что суд — это театр. А из семи свидетелей, которые рассказывали про то, как они ловили нас в разных ресторанах, троих я сегодня увидел в первый раз в жизни. Может, вы скажете, что не знали об этом? И прокурор не знал, и судьи? Зачем мне морочили голову? Я и так во всем признался. Задумали дать мне максимальный срок, ну и давайте. На всю катушку. Но вовсе не обязательно говорить при этом о какой-то особой объективности и справедливости суда…
…Зеленский побалтывал ложечкой в стакане с чаем и молчал, опустив в раздумье мохнатые брови.
— Все, что показали свидетели, — по существу правильно, — сказала Светлана Николаевна. — Даты задержания, причины. Все правда, кроме того, что задержали их не эти свидетели, а другие.
Зеленский поднял стакан большой, в старческих коричневых пятнышках рукой, отпил глоток, откинулся на спинку кресла.
— Да-а-а, история с загогулиной, — сказал он. — Но, как и всякую историю, ее можно рассматривать в нескольких аспектах… Нравится вам чай?
— Очень.
— Как видите, и старость имеет свои преимущества… Та-а-ак, значит, несколько аспектов, несколько точек зрения. Рассмотрим?
Он поудобней уселся в кресле, готовясь к обстоятельному и неторопливому разговору.