— Точка зрения дружины: эпизоды, по которым давались сегодня показания, имели место полтора, два, а то и три года назад. За это время те, кто задерживал четырех наших голубчиков, или ушли из дружины, а то и вовсе уехали из Москвы, — среди дружинников много студентов. Окончил, получил назначение — ищи его теперь! Где, у какого геологического костра ест он сейчас свою пшенную кашу из концентрата? А найдешь — отрывай его от дела и тащи через всю страну. А другого вызывай из Заполярья. И все ради того, чтобы они рассказали о том, как вытаскивали из ресторана четырех сомнительных джентльменов. Не слишком ли много чести для этих джентльменов, которые известны и милиции и дружине, как родные дети, и уже успели изрядно надоесть им за прошедшие годы? Есть протоколы, и в них — чистая правда… Вызывает этот деятель к себе парня: «Так и так. Лжи никакой, по существу, нет. Каблуков сейчас на Камчатке вулканы изучает. Покажи на суде за него. Паспорта в суде у свидетелей не проверяют. Ты же знаешь, что за гуси эти четверо». — «Знаю». — «Надо избавлять от таких наше общество?» — «Спрашиваете». — «Ну так давай действуй. Изучи протоколы — и желаю удачи!» И никакого преступления нет. Тем более что эти эпизоды второстепенны и не имеют решающего значения… Преступление было бы, если б этих четверых оправдали и отпустили за отсутствием уличающих свидетельских показаний.
— Очевидно, они так и считают, — сказала Светлана Николаевна.
— Точка зрения вторая: судьи Григорьева. Он принимает к производству уголовное дело. Оно абсолютно ясное, и судья решает слушать его в выездном процессе. Четверо преступников — жуликов и бездельников — предстают перед рабочей аудиторией. Воспитательное значение такого процесса очевидно. И вдруг стараниями адвокатов или самих подсудимых выплывает этот факт о лжесвидетелях! Что должен делать судья Григорьев? Он начинает проверять заявление адвокатов. И совершенно неожиданно четверо несомненных преступников оказываются в глазах юридически неискушенного зала чуть ли не оболганными, они отступают на второй план, вокруг их бритых голов возникают сияющие нимбы великомучеников — красивые такие золотые колечки, — а острие судебного следствия, карающий меч его оказывается направленным против дружинников, то есть против тех отличных парней, которые безвозмездно делают нелегкое, а порой и опасное дело! Что творится в зале суда? На чьей стороне симпатия? С кого публично сдирают одежды?.. Все, кого дружинники брали в свое время за дело, а то и по ошибке, свистят, гогочут, топают ногами. И кто все это сотворил? Старый член партии, уважаемый судья Григорьев! Лжесвидетели разоблачены. Процесс временно прекращен. Вот тебе и воспитательное значение!.. Трудное положение судьи Григорьева.
— Безусловно, — сказала Светлана Николаевна. — Ну и что?
— Женщины жестокосердны. Особенно красивые. Вашему покорному слуге за семьдесят лет жизни приходилось в этом убеждаться… Третья точка зрения: подсудимых… Думаю, что она достаточно четко выразилась в том, что ни один из четверых ни звука не сказал, что свидетели подставные. А мой Кокорев, если помните, на прямой вопрос судьи ответил, что личность свидетеля не вызывает у него никаких сомнений. Что вытекает отсюда? Что за низкими их лбами и независимо друг от друга возникли одни и те же мысли и соображения: все равно на волю не отпустят. Это уж точно. Никуда не денешься! Зачем же еще злить дружину, судью, прокурора! Возьмут и припаяют лишнего. Черт с ним! Ну, вызовут настоящих свидетелей, они ведь то же самое покажут. Так ведь?
— Именно это сказал мне Дмитрий Петров.
— Вот видите… Какой вывод?
— А тот, что ли один из четверых не верит в справедливость.
Зеленский прикрыл один глаз, испытующе посмотрел на Светлану Николаевну.
— Справедливость?.. Да, справедливость… — пробормотал он в раздумье. — Впрочем, если б свидетели начали лгать в существе показаний, вряд ли эти четверо смолчали бы.
— Вероятно.
— И наконец, главное, — сказал Зеленский. — Что должны делать или чего не должны делать мы — адвокаты? Вот вам, милейшая Светлана Николаевна, узел, берите светлый меч в белы руки и… А что «и»? То-то и оно!.. Хотите еще чаю?
— Пожалуйста.
— Нас, адвокатов, — четверо. Все мы разные. Вы, Милославская, я и защитник Баркова, не имею чести знать его фамилии.
— Савушкин.
— Не слышал… У меня такое впечатление, что он все дня процесса мучается одним: тяжелым похмельем.
— Мы учились с ним. Талантливый был человек, блестяще начинал. Но теперь у него, кажется, действительно все в прошлом. Пьет.