— Так что же мы все-таки будем делать, Викентий Леонидович? — спросила Светлана Николаевна.
— Думать еще… Завтра воскресенье. В понедельник заседание суда начнется в три. Утром Григорьев будет у себя на участке. Мы встретимся с вами в понедельник в десять часов у памятника Пушкину — классическое место свиданий, и каждый придет со своим окончательным решением… Если уж думать о душах, как вы этого хотите, надо быть особенно осмотрительным…
Провожая ее в переднюю, он спросил:
— Скажите, милейшая Светлана Николаевна, вы не из тех адвокатов, что носят своим подзащитным бутерброды, а потом с умилением смотрят, как те их едят?
— Нет, — засмеялась Светлана Николаевна. — Но иногда бывало.
— По мне, так ничего с ними не случится, если посидят на тюремном пайке. В конце концов, большинство наших подзащитных далеко не лучшие люди на свете.
— Не знаю, может, я действительно не адвокат, а учительница, — сказала Светлана Николаевна.
Гроза кончилась. В мокрой бульварной листве у Пионерских прудов чирикали какие-то птахи. «Безобразие, — подумала Светлана Николаевна, — прожила жизнь и не могу отличить ни одного птичьего голоса. Кто это чирикает? Воробьи? Не похоже…»
Редкие капли, словно в лесу, падали с бульварной листвы. И пахло тоже, словно не в городе, а в лесу, — землею и освеженной мокрой травой.
Возле желтой цистерны «Пиво жигулевское» выстроилась очередь. Одни мужчины. Пьют коричневое пиво из толстых кружек, со смаком, не торопясь, грызут дефицитную воблу. Трое мужчин в пластмассовых босоножках и соломенных шляпах с дырочками, укрывшись за бочкой, разливают в кружки водку.
А неподалеку — другая цистерна, бело-голубая, с молоком. Возле нее народу поменьше — старухи с эмалированными бидонами. Как говорится, каждому свое.
На бульваре играют дети. Вот один мальчуган с вытаращенными от азарта глазами изо всех сил вертит педали трехколесного велосипеда. У мальчугана светлая шелковая челка, штанишки на бретельках, отглаженная рубашечка.
Светлана Николаевна улыбается мальчугану, но он не замечает ее улыбки. Зачем ему улыбка чужой тетки?
— Боря, — слышит она женский голос, — осторожнее! Упадешь!
Девочки прыгают через веревочку. Пока будет существовать на свете человечество, девочки будут прыгать через веревочку. И Светлана Николаевна прыгала. Она была длинноногой и легкой.
Пенсионеры читают на скамейках газеты. Любители шашек устроили турнир. Их не смущает, что скамейки после дождя еще мокрые. Около них толпятся любопытные. Всюду жизнь, жизнь…
Интересно, если был бы жив ее отец — ходил бы он играть в шашки на бульвар? Он был страстный любитель шашек и готов был играть с любым, кто соглашался. Чаще всего он играл с соседом дядей Мишей, слесарем из домоуправления. Оба они умерли еще до войны… Что же ей делать? Куда пойти?
Вдруг очень захотелось выпить кружку пива. Но это невозможно. Равноправие, конечно, великая вещь, но у нас не пускают по вечерам в рестораны одиноких женщин. Женщине неприлично курить на улице и стоять в очереди у пивной бочки… Господи, о чем я думаю? Разве я испытывала когда-нибудь желание путешествовать в одиночестве по ресторанам или ходить по улицам с сигаретой в зубах?
Почему мне так больно, когда я думаю, что у меня не будет детей? Каждого ребенка мне хочется погладить, и я с трудом удерживаю себя. Неудобно гладить чужих детей… Отец и мама. Наверное, они удивились бы, если бы узнали, как у их дочери сложилась жизнь. В юности ведь я была такой веселой девушкой, казалось — такие дали ждут меня впереди…
От выпитого у Зеленского коньяку было муторно и грустно на душе. «Сережа, — могла бы сказать она, — а что это за птаха чирикает там в листве? Ведь вы знаете все на свете…» Нет, ничего она не скажет ему.
Тогда, месяц назад, после того, как он ушел, она поехала к Майе. Они любили иногда встречаться с Майей вдвоем: пили кофе в маленькой, современно обставленной кухне, включив настенную лампу-бра с зеленым плафоном, разговаривали, вспоминали прошлое.
Майя тогда только что вымыла голову и сидела с замотанной мохнатым полотенцем головой, — толстая, домашняя, тихая, с распаренным, красным лицом. Желтый, чересчур короткий халатик еле сходился на ее массивной груди, видны были полные колени.