Вон еще одна автоматная будка. Такая же серая, а внутри — радостно-красная. И в ней телефон: за две копейки спасательный круг для гибнущих от одиночества.
«Позвоню, — решила Светлана Николаевна. — Если телефон у Майки будет занят — вторично звонить не буду. Значит, не судьба!»
Но Майя сразу взяла трубку.
— Где ты пропадаешь? — закричала Майя. — Вчера тебе звонил Придорогин. Он только что приехал.
— Я была у Марчевских в Малаховке, — сказала Светлана Николаевна, чувствуя, что ей стало трудно дышать.
— У Марчевских? Какое занудство! Нашла куда ездить! Он позвонил и сказал, что опять уезжает через десять минут и долго не сможет, не меньше месяца, позвонить. Чтобы я передала тебе. А куда он уехал, я так и не поняла. Что-то он темнил… Очень огорчился, что не застал тебя.
— Между прочим, не обязательно было звонить за десять минут до отъезда, — сказала Светлана Николаевна, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно безразличней.
— Он говорит, что раньше не мог… Где ты сейчас находишься? Бери такси — и быстро ко мне. Соберется разный народ. Севка Боков вернулся из Армении. Привез «Двин» ереванского разлива и умопомрачительные персики.
— Нет. Прости меня. Я поеду домой.
Ну, вот она и позвонила. Стало ли ей легче? Интересно, сколько самых разных чувств может пережить человек, набирая знакомый номер телефона: тоску, надежду, радость, разочарование… А все-таки стало легче. Значит, он тоже думал о ней все это время.
Что ж, надо зайти в магазин, взять чего-нибудь поесть и отправляться домой. В конце концов, не так уж плохо полежать в своей комнате в тишине на диване с книгой. И ни о чем не думать. Бог с ними — с Придорогиным, с Диком, с суматошной Майей… А может быть, зайдет Алька. Мы с ней поболтаем. Она присядет ко мне на диван, закурит сигарету. Я чувствую, что интересую ее, и сама испытываю к ней нежность. Она всегда очень пристально смотрит на меня своими сердитыми глазами. Ее интересует, как я живу, как я жила, когда была в ее возрасте. Да, мы жили совсем по-разному. И трудно нам было по-разному. Но и ей тоже живется нелегко. И она все время решает свои проблемы, проблемы ее поколения, ее возраста. Проблему ханжества, проблему инфляции высоких слов, проблему искренности… Чем могу я ей помочь? О чем она все время думает? Чем мучается? Меня она тоже интересует. Я часто думаю, что она стала бы делать, если бы началась война?
Алька посидит и уйдет. А у меня на тумбочке у дивана лежит книга какого-то англичанина об африканских бушменах. Майя говорит, что читать подобные книги — умственная деградация. Сама Майя всегда в курсе всех литературных новинок.
Буду читать про симпатичных бушменов, проводящих свою жизнь в кустарниковых зарослях, слушать, как шумит за окном город…
Выйдя через полчаса из магазина, она остановила такси.
— На Песчаную так на Песчаную, — весело сказал румяный толстощекий водитель.
Лихо прокрутив по переулкам, он вырвался на Садовое кольцо, обошел одну за другой три машины.
— Такое наше дело шоферское: обгони и не дай себя обогнать! И куда торопимся, спрашивается?
Покосившись на лежавшую на коленях у Светланы Николаевны авоську с цыпленком в целлофановом пакете и бутылкой пива, спросил:
— Бульончик, значит, предполагается?
— Да.
— А хотите научу, как этого цыпленка по-настоящему сготовить?
— Научите, — улыбнулась Светлана Николаевна.
— Я в прошлом году в деревню к матери ездил. У них там в колхозе богатейшая птицеферма. Мать кинет курицу в котел с водой и варит. Поел я этой вареной курятины день, два, три и взвыл! «Дай, говорю, сам сготовлю». Взял рис, чесночку и перца. Набил это дело в цыпленка, зашил. Сверху обмазал его крутым тестом и — в печь. Чтоб тесто хорошенько обгорело. Потом расколешь его пополам, как глиняный горшок, а цыпленок — там, внутри, в собственном соку. Под пиво — самый раз.