Пришла теткина сестра Татьяна Алексеевна, тоже толстая, но не рябая.
Дядя Боря, как всегда, позвонил в дверь требовательно, длинно. Громко притопывая, вытер ноги о половик. Обнял Альку одной рукой, поцеловал в лоб.
Альке с детства нравилось прижаться щекой к крепкой груди дяди Бори.
Да, красотой дядя Боря не блистал. Он был низкоросл, скуласт. Переносица у него была вдавленная (кажется, ее ему сломали в детстве в мальчишеской драке), а рот — большой, лягушачий. А поскольку дядя Боря любил улыбаться, то он у него вообще всегда был растянут до самых ушей. Но Альке нравилась в нем, несмотря на его худощавость и малый рост, какая-то особая прочность, надежность. Нравилось и то, что он всегда куда-то торопился, говорил напористо, ел с аппетитом. Словом — жил человек!
У дяди Бори была жена и две дочки-близняшки, но в гости к Надежде Алексеевне и Петру Захарычу он всегда приходил один. Принимали его без особого радушия, — дядя Боря считался неудачником — работал рядовым прорабом в каком-то рядовом СУ. Алька вообще не понимала, почему он продолжает ходить к ним, что у него может быть общего с дядей и теткой.
Однажды она спросила его об этом. Дядя Боря сказал:
— Наш Ногинск, бывший Богородск, — городишко маленький. Все друг друга знали. И я Петра Захарыча с детства знаю. Пропадал у них в доме. Он был старше нас с Андрюшкой, но мы его дразнили. Приличный был такой мальчик, все тетрадки в порядке. А теперь уже старик… Земляки мы, одним словом. Он мне детство напоминает. И потом, должен я знать, как Андрюшкина дочь живет-поживает.
Пришел наконец и Трофим Терентьич. Тщательно пригладил большими ладонями редкие волосы на своей шишковатой голове, поправил галстук, одернул пиджак. Потом обошел всех гостей и каждому протянул руку.
Наверное, он считал, что при его звании и положении надо быть демократичным и тот, кого он обойдет рукопожатием, огорчится на всю жизнь.
Алька, пожимая его корявую старческую ладонь, сказала:
— Привет, профессор!
Трофим Терентьич шевельнул бровями, посмотрел на Альку проницательными, умными глазами и отошел, ничего не сказав.
Тетка прошипела ей на ухо:
— Перестань хулиганить. Мигом вылетишь у меня на кухню.
— Хоть сейчас, — сказала Алька.
За стол сели тесно, локоть к локтю. И тетка сразу же запела: «Кушайте, дорогие гости!» И лицо у нее и правда было приветливым. А может, она не такая уж и плохая? Размах у нее все-таки есть.
Дядя сидел в дальнем углу стола, неудобно примостившись на табуретке. Он всегда, когда приходили гости, сидел в сторонке, молча поглядывал на всех добрыми глазами, подергивал своим хрящеватым длинным носом, с готовностью пододвигал гостям блюда, салатницы. А Алька все равно думала: «Считает, старый черт!»
А ведь было время, когда она не могла с вечера заснуть, пока дядя Петя и тетя Надя не поцелуют ее. Когда же стали они для нее чужими?
Дядя Боря налил, себе большую рюмку водки.
— Налейте и мне, — сказала Алька.
— Мала еще, — ответил дядя Боря.
— Все меня воспитывают, время от времени… А что вы знаете про то, чем я занимаюсь в остальное время?
Тетка встала во главе стола с полным бокалом красного вина. Видно было, что она волновалась. «Из-за меня волнуется», — подумала Алька, и на секунду в душе ее шевельнулось раскаяние.
— Дорогие гости, — сказала Надежда Алексеевна, — первым тостом предлагается выпить за уважаемого нами всеми, нашего дорогого Трофима Терентьича!
Трофим Терентьич запротестовал, но за столом поднялся шум, все заговорили разом, уговаривая его не противиться, принять честь. Больше всех старался худой Тит. Бог его знает, какая ему — райфининспектору — была корысть от профессора. Наверное, он просто уважал звания.
Трофим Терентьич смирился. Все выпили.
— За профессора так за профессора! — сказала Алька.
Дядя Боря проследил, как она лихо, не поморщившись, выпила рюмку водки, сказал:
— Не нравишься ты мне сегодня, Александра.
— А я многим не нравлюсь… Надька, не сиди, как мумия. Ешь! И что ты такая тихая, будто на тебя один раз на всю жизнь цыкнули?
Надя виновато посмотрела на Альку:
— Я ем, Аленька, но что-то аппетита нет.
— И как ты можешь работать с моей теткой?
— Она хороший директор… У нас порядок… Строгость. И к детям она добросовестно относится.
— К детям, может быть, — подумав, сказала Алька. — Она вообще добросовестная.
За столом наступила тишина, слышалось только позвякивание ножей и вилок, да тетка время от времени начинала шумно уговаривать кого-нибудь отведать холодцу или салату.