Ребята приподняли задние ноги вола, дед поменял подстилку. Чхонён сунул охапку травы прямо волу в морду, но тот даже глаза не открыл, только вздохнул.
— Поешь, милый, поешь…— приговаривал дед, ласково похлопывая вола по спине.
Потом, так ничего и не добившись, дед Токпо пошел, прихрамывая от усталости, в угол, где хранились корма. Муниль непонимающе смотрел ему вслед: «Зачем он идёт туда? Ведь Оллук всё равно ничего не ест».
Дед принёс большую пузатую бутыль с наклейкой, вылил из неё на тарелку какую-то жидкость и снова вернулся к волу.
— Поднимите ему голову,— хмуро буркнул он.
Ребята подняли тяжёлую голову Оллука, и дед, осторожно раздвинув ему пальцами губы, влил волу в глотку лекарство.
— Да… Не было горя…— вздохнул старик.— Девятый день мается…
— Может, он съел что-нибудь? — несмело предположил Мёнгиль, но дед покачал головой:
— Я ж ему корма-то даю, никто другой…
Снаружи послышались голоса. В коровник вошли мать Мёнгиля и её заместитель — высокий толстяк, дядя Кёнпхаля.
— Ну как дела? Полегче? — зарокотал толстяк басом.
— Какое! — махнул рукой дед.— Подыхает Оллук, как есть подыхает!..
Мать Мёнгиля молча присела рядом с волом, подняла ему веко. Вол не пошевелился.
— Когда вы заметили, что вол заболел? — спросила она.
— Да вот уж девять дней будет,— вздохнул дед.
— Девять дней…— задумчиво повторила мать Мёнгиля.
Мёнгиль внимательно посмотрел на неё. Словно молния мелькнула в его голове мысль — как же он раньше не догадался? «Девять дней… Девять дней…» — мысленно повторял он, возвращаясь домой.
2
В этот день весь их отряд полол кукурузу. Это был их собственный участок, и ребята очень гордились тем, что вырастили такую красавицу. Щедро удобренная навозом кукуруза золотилась на солнце. Её высокие стебли скрывали ребят.
— Ну что нового на нашей ферме? — разогнул усталую спину Мёнгиль.
Ребята и не заметили, как вслед за взрослыми привыкли считать своими и ферму, и Оллука, и всё хозяйство. Муниль не успел ответить. Вдали показался Кёнпхаль: мальчишки отправили его за водой.
— Глядите-ка, да он вроде без кувшина! — крикнул толстяк Чон.
Кёнпхаль действительно был без кувшина. Он во весь дух бежал к ребятам и что-то кричал.
— Сейчас опять что-нибудь насочиняет…
— Да, это уж по его части…— посмеивались ребята.
Наконец Кёнпхаль добежал до поля и, задыхаясь, крикнул:
— Да вы что, оглохли, что ли?.. Оллук, говорю, сдох!..
Он судорожно глотнул — во рту у него совсем пересохло — и без сил опустился на землю. Ребята растерянно молчали. Первым пришёл в себя Мёнгиль.
— Эй, сюда, скорее! — крикнул Мёнгиль тем, кто работал на дальнем конце поля и не слышал ошеломляющей новости.
Через десять минут все уже бежали к коровнику. Муниль поотстал. Он шёл, сунув руки в карманы, и глотал солёные слезы.
Бедный Оллук! Дед за ним так ухаживал! Целыми вечерами, бывало, рассказывал о своём красавце, ночи не спал, когда тот заболел… Всё напрасно! Не спасли Оллука!
У коровника было так же многолюдно, как в день торжественного открытия. Муниль не без труда пробился к воротам. Ветеринар в клеёнчатом длинном халате ощупывал брюхо сдохшего вола.
— Придется делать вскрытие,— сказал он и взглянул на мать Мёнгиля.
Та молча кивнула.
Притихшие крестьяне, заглядывая через плечи друг друга, пытались рассмотреть, что же творится в коровнике.
— Говорила я: где ж одному за целым стадом глядеть…— вздохнула какая-то старуха.
Муниль сжал кулаки: теперь пойдут разговоры!
Эх, Оллук, Оллук!.. Как радовались все в тот весенний солнечный день, когда его привели в новый коровник! А мальчишки — те и подавно были в восторге. Сколько потом перетаскали ему свежей травы! Сколько раз Муниль помогал деду чистить вола, смотрел, как Оллук пьёт, как не спеша жуёт принесённое ему угощение, как гордо идёт впереди стада!
А однажды Муниль даже поругался из-за него с Паком. Пак Пхунсам тогда возвращался с поля, и телега, в которую был впряжён Оллук, увязла в болоте. Пхунсам подгонял вола хворостиной и ругался на чём свет стоит. А ведь он был сам виноват: хотел сократить дорогу, вот и увяз в грязи.
Пак орал как безумный и колотил вола так, что сломал хворостину. Муниль, не помня себя от ярости, подскочил к негодяю, вырвал у него из рук хворостину.
«Как ты смеешь! — срывающимся голосом закричал он.— Кто тебе дал право…» — Он даже заикаться стал от волнения.