Девушка всхлипнула и уткнулась лицом в лавку.
— Хорошо мужики увидели, отбили, — добавила женщина, — а то невесть до чего могло дойти.
— Этого нельзя так оставлять, — сердито произнёс Роб, выпрямляясь во весь рост и протирая руки поданным женщиной вышитым полотенцем.
— Мой-то ходил жаловаться самому барону, — вздохнула женщина, — да только тот слушать его не стал. Говорит, дочка твоя сама виноватая, к молодым господам полезла…
— А твой муж?
— А чего он. Он им сказал пару ласковых, так его с лестницы спустили. Он слугам-то баронским тож бока намял, но их-то пятеро…
— Пусть пару дней полежит, — Роб накрыл девушку одеялом, — всё заживёт, даже шрамов не останется…
Он сделал паузу, виновато отвернулся и вышел из комнаты.
Чинно сидевшие вдоль стены люди как по команде встали, дружно заскрипев сапогами.
— Всё в порядке, — сказал Роб, — через пару недель будет здорова.
— Мы вот тут собрали… — один из мужчин достал из-под лавки внушительный сверток, из которого торчало глиняное горлышко бутыли и что-то очень похожее на свиной окорок.
— Не стоит, это моя обязанность, — сказал Роб.
Мужчина недовольно засопел.
— Ты уж не обижай нас, ваша милость, мы ж знаем, что мало, но год-то не слишком урожайный был, так что не обессудь, чем, значица, богаты…
Роб секунду помялся, затем взял сверток. Подававший его мужчина держал его одной рукой легко, но Роб заметно покачнулся под весом узла.
— Спасибо.
Мужчины дружно кивнули.
— Вы должны пожаловаться старосте, — сказал Роб.
— Мы ходили… Но у старосты отобрали посох.
— То есть как отобрали, кто? — учитель поражённо моргнул, — посох символ его должности! Кто может его отобрать?
— Барон. Он говорил, черевчатое положенье.
— Черевичное вроде, — уточнил кто-то.
— Чрезвычайное, — машинально поправил Роб.
— Во-во. Война по-простому. Теперь у старосты нет власти, барон нами правит.
— Война?
— Вроде того. Где-то на востоке. Говорят сам царь на нас походом идёт.
— Ну, царь там или не царь, — философски заметил пожилой крестьянин, — но барон полный замок оглоедов нагнал. Бродят как волки в зиму, тащут всё куда дотянутся. И все при оружии, и все на службе. Ничего им поперёк не скажи…
— А ещё говорят, будто хотят второй оброк за этот год собрать, — прибавил кто-то.
Все дружно посмотрели на сказавшего. Тот сконфузился.
— А я что. Я ничего. Так люди говорят…
— Ясно, — протянул Роб и выбрался на улицу.
Свёрток был тяжёлый. Если исходить из его веса, то год выдался не таким уж плохим. Насколько Роб мог понять, там лежала бутыль непонятного зелья, окорок, несколько караваев хлеба и какие-то овощи. Судя по запаху, где-то в недрах узелка ещё скрывался кусок сыра.
Учитель положил узел на завалинку, и надел шляпу, аккуратно повешенную им при входе на кол для просушки горшков.
Огляделся. Он путешествовал на север уже несколько недель. Плодородные равнины Удолья заканчивались. Бесконечные поля сменялись мрачными осенними лесами. Если идти дальше на север они и вовсе превратятся в непролазные чащобы и зыбучие топи. Чернолесье. Близость лесного края ощущалась здесь во всём. В деревянных срубах, пришедших на место белёных домиков, в прочных заборах, оберегавших не только от соседских кур, но и от волков. В самих людях. Народ здесь был рослый, длинноносый, со светлыми волосами, голубыми глазами и тягучим медленным выговором. А кое-где самые древние старухи до сих пор ещё говорили друг с другом на непонятном молодёжи древнем языке.
Вышедший из дома хозяин присел на завалинку. Роб опустился рядом. Некоторое время они молча сидели, глядя в сторону заката.
— К дождю, — заметил, наконец, Роб.
— Точно, — подтвердил хозяин.
Они ещё помолчали. Холодный ветер гнал по земле опавшие бурые листья.
— А волхва у вас нету? — спросил Роб, — волхвы хорошие целители.
Хозяин поёжился.
— Нету. Был, правда, но весь вышел…
— Как так?
— Он за рекой жил. На краю большого леса. Как-то повздорил, значит, с нашим бароном, ну тот и навёл на него этих, серых.
— Ординаторов?
— Их самых. Ну они, значит, и прознали, что волхв тот колдовство всякое запретное делает. Порчу там наводит, книжки злые читает. Они за ним и пришли, а он их стал волшебством изводить, в тварей всяких превращать да болезни насылать. Так и не смогли взять, барона кликнули.
— И что дальше?
— Его люди, значит, стрелами подожгли хижинку-то волховскую, а когда тот из огня вылез, тут-то его и стрельнули. Отрубили голову и увезли, а тело в лесу закопали…
В голосе крестьянина осталась какая-то недоговорённость. Роб ждал. Минут через пять тот продолжил.
— Только вот сказывают люди, что теперь волхв тот ночами по лесам ходит. Всё голову свою ищет… И ежли в те леса дальние идёшь, завсегда возьми тыкву или клубок, или кругляк какой. Волхв-то мёртвый без глаз не видит, что это не его голова, да и возьмёт кругляк-то, а тебя не тронет. А если нет у тебя ничего круглого, то твою, значит, голову отымет… А ещё говорят, что когда он старого кузнеца в лесу поймал, тот пообещал ему железную голову сковать.
— Выковал? — несколько рассеянно спросил Роб.
— Кто говорит сковал, кто говорит нет… Только спустя год, кузнец-то помер. Это точно.
— А от чего помер?
— Старый был уже…
— Понятно…
Они ещё помолчали.
— Это всё от того замка, — наконец сказал хозяин.
— Какого?
Хозяин снова поёжился и бросил взгляд куда-то на север.
— Там. В лесах. Там давно старый граф жил. Ещё до того как дед мой родился. Тож колдун был тот граф. Совсем плохой колдун. Его все люди крепко боялись. Рыцарей позвали, чтоб его извести. Замок пожгли, но замок-то каменный. Не до конца сгорел. Колдовство в камнях видать и осталось. Плохое место. Говорили мы волхву — не ставь хижины к замку близко, скверное там место, а он никак не слушал. Вот и тоже колдуном стал. Прилипчивое это дело…
— Ясно, — Роб прищурился и внимательно посмотрел на синеющую в вечернем свете полосу леса в северной стороне.
Они молчали. Багровое закатное солнце расплылось на полгоризонта.
— К дождю, а то и к буре, — заметил хозяин.
— Скорее к буре, — согласился Роб.
Глава 3
Осенний ветер раскачивал уже тронутые позолотой берёзы. Их кроны мерно проплывали на фоне выцветшего холодного неба. В одну сторону, в другую, в одну, в другую… Стоявшие поодаль вековые сосны лишь осуждающе скрипели ветвями, глядя на такую бесхребетность своих лиственных соседей.
Роб спустился в заросшую снытью и мелким ивняком продолговатую узкую ложбину. Под сапогами что-то зачмокало, и ступни кольнуло острым холодом. Он остановился и потыкал землю палкой, служившей ему одновременно и посохом, и опорой для пёстрого фланелевого узелка. Потом негромко выругался и зашагал через низину. Выбравшись на другую сторону, сел на траву, стянул обувь и без особого успеха попытался вылить из неё воду. Потом достал из узелка пару запасных портянок и тщательно замотал ноги. Обулся и внимательно посмотрел по сторонам.
Сосны остались позади, высившийся на пути невысокий холм густо зарос березняком. Березняк был уже старый, среди чёрно-белых стволов вовсю тянулась к небу поросль молодых дубков и сосенок, вместе с рябинником закрывавшая всё вокруг кружевной зелёной ширмой.
Роб закинул узел за спину и зашагал сквозь подлесок.
Они показались неожиданно. Меж стареющих берёз внезапно проявились груды тёмного, влажного камня, обильно запятнанные изумрудным мхом. На первый взгляд их можно было принять за скалы, но спустя несколько минут глаз начинал замечать следы кладки, обрушившиеся арки и пробитые в стенах бойницы.
От замка осталось не так уж много. С некоторым трудом можно было опознать кольцо стен, внутри — мрачный остов башни. На её вершине победно закрепилась уже довольно крупная берёзка, пустившая корни меж камней. Вслед за ней склоны замка покоряли её более молодые подруги, едва слышно шуршавшие на ветру бледно-желтой листвой.