Бодрилась, утешала себя, но дрожь в руках выдавала мое состояние.
Я выходила из кабинета с коробкой в руках. Впереди обзор был не слишком большой. В самой двери столкнулась с Егором. Он точно так же с коробкой в руках заходил в кабинет.
— Петр Васильевич назначил.
Не задавала вопроса, и даже выжидающе не уставилась на него, но он все же решил просветить. Так сказать поделиться триумфом. Не скрою, эти слова больно резанули по и так ущемленному самолюбию.
Промолчала.
— Давно нужно было вот так. Человеческих жертв избежали бы.
Пропустила его вперед и сама сразу же вышла. Так хотелось ответить. Было что сказать, обвинить в подозрениях, упрекнуть в подставе. Но какой в этом смысл? Пустое содрогание воздуха. Не имея доказательств, мои слова будут звучать всего лишь как обида разъяренной барышни.
Дни тянулись ужасно медленно. В четырех стенах квартиры это казалось особенно заметным. Новости все так же по всем каналам гласили о ужасных событиях двух недельной давности, каждый раз в подробностях рассказывая само событие и уже три человеческих жертвы которое оно поволокло за собой. Никакой оперативной информации следствие не давало, но нашим людям нужна пища для сплетен, и пронырливые журналисты ее выискивали где угодно.
Петр Васильевич с голубого экрана каждый день, вот уже на протяжении двух недель гласил, что ведется внутреннее расследование, и виновные обязательно будут наказаны. Администратор ночного клуба, дабы отбелить свое имя, не медля, указал на меня, как на самую более вероятную виновницу этого преступления. И после громких слов моего бывшего начальника шло мое подробное досье, которое журналистам удалось раздобыть. Отрезанные куски когда-то сказанных фраз были смонтированы таким образом, что я и сама сомневалась в своей не виновности.
На второй день, прибыв в отделение полиции и написав подписку о не выезде, я едва ли смогла доехать домой. Журналисты, жаждущие сенсации — страшные люди, а толпа зевак, желающих поучаствовать в чем-нибудь интересненьком вообще звери.
Мою квартиру оккупировали и держали в круглосуточной облаве около трех суток. Машину у подъезда облили бензином и подожгли. Я все это наблюдала с окна, боясь даже выйти, так как самосуд грозил линчеванием без суда и следствия.
В двери заскрежетал замок. Прислушалась. Да, действительно, кто-то открывал входную дверь. Пошла в прихожую.
— Привет, красавица! Как день прошел?
— Привет!
Подбежала и бросилась мужчине на шею. Он захлопнув сзади дверь подхватил меня под ягодицы и прижав теснее к своему торсу слегка закружил. Как же я по нему скучала весь день!
— Опять смотрела новости и расстраивалась?
— Нет. Снежка заходила. Я с ней отвлеклась.
— Вот и славно. А у меня хорошие новости.
Я слезла с нагло оккупированного мною мужчины и с любопытством уставилась в темно медовые газа.
— Ну не томи же!
— Егор прокололся.
***
В тот памятный день я просто не смогла развернуться и пойти собирать вещи как он сказал. Да и Петр Васильевич не спешил уходить.
Он опять отвернулся к окну, и понять о чем думает было невозможно. Как идти? Куда? И это все? Не люблю не завершенных дел.
— И ты мне веришь или нет? После того как увидел бумаги с моей подписью?
— А не стоит?
Опять поворот и этот взгляд, который прожигает насквозь, не понять причиной тому ненависть или страсть.
— Не знаю. Я сама себе не верю, после всех этих неоспоримых доказательств.
Мои последние слова прозвучали едва слышно.
Он подошел еще ближе, приподнял рукой подбородок и заглянул в глаза.
— Ты Егору доверяешь?
— Не знаю. Раньше доверяла, а сейчас… Он единственный возмущался после моего назначения на эту должность, но со временем стал отличным замом. Я на него могу рассчитывать… точнее могла рассчитывать. — Нервно облизнула пересохшие от волнения губы. — Но так подставить он бы просто не смог.
— Марина, ты сейчас показательно соберешь свои вещи и поедешь домой.
— Я уволена?
Хотела произнести это достойно, без слез и рыданий, но голос все равно дрогнул.
— Ты пойдешь в отпуск на несколько недель.
— Почему?
— Все это провернуть посторонний человек не мог. У тебя под носом завелась крыса. И чтобы эту гадину поймать, нужно ослабить ее бдительность. Ты сейчас соберешь вещи и в самых расстроенных чувствах поедешь домой. В офисе не появляйся до тех пор, пока не скажу. А я тем временем попытаюсь выяснить, кого ты так сильно обидела.
Он держал пальцами мой подбородок, всматривался в глаза, и я впервые почувствовала себя защищенной. Петр поверил мне просто так, без доказательств и доводов, без уверений и клятв. Просто потому, что я так сказала. И я готова была поверить ему в ответ.
— Хорошо.
— Вот и умница.
Он не отпускал меня, а я не пыталась вырваться. Взгляд медово карих глаз опустился чуть ниже, задержался непозволительно долго на моих губах. Он склонился ближе, совсем чуть-чуть, и я потянулась на встречу, тоже немного, всего лишь несколько сантиметров.
— Разрешишь тебя поцеловать?
Я была не готова к таким вопросам и не знала, что ответить. Нервно закусила нижнюю губу и слегка отстранилась, пытаясь собраться с мыслями.
— Не стоит так сильно напрягаться, это не математическая задача. Просто ответь, что чувствуешь.
И я позволила себе расслабиться, до такой степени, что призналась в том, чего безумно желаю.
— Не просто разрешу, я прошу об этом.
Петя склонился ближе, едва касаясь моих губ своими. Не сминал и требовал, а изучал. Плавно, чувствительно, провел языком по верхней, потом по нижней, слегка засасывая их в свой рот. Поцелуй рождался, прорастал, как маленький тонкий росточек. Сначала совсем хиленький, не крепкий, постепенно превращаясь в ветвистое сильное дерево. Я не заметила, когда он перестал касаться моего подбородка и начал сжимать всю меня в своих объятиях, когда из легкого касания губ, поцелуй перерос в страстный неудержимый порыв… когда я захотела большего, чем просто поцелуй.
— Иди, собирай вещи.
Петя отстранился от меня, я видела, настолько тяжело ему это далось. Мысли путались, не давая на чем-либо сосредоточиться, а в голове крутился один вопрос «почему?». «Почему он прекратил поцелуй, ведь было так хорошо?».
Может я очень долго на него смотрела, или мой взгляд был слишком красноречив, но через какое-то время он сам объяснился, без моего вопроса.
— Не хочу, чтобы ты опять в себе замыкалась и избегала меня как раньше. Мне кажется, ты пока не готова к большему. Ни сейчас, ни в этом кабинете и не после того, что только что случилось.
Спустя три дня, меня, до жути перепуганную приехали арестовывать. Трое крепких мужчин в форме вышли с мигающей сиренами машины. На меня, щупленькую и не высокую надели сзади наручники, как будто я смогла бы убежать. Да и куда в толпу разъяренных зевак, которые готовы голыми руками разорвать преступницу на части? Вспышки камер и гневно орущая рядом толпа приутихли как только за мной захлопнулась дверца машины.
Как только меня погрузили в машину, весьма картинно я вам скажу погрузили, с прижиманием головы вниз и подталкиванием сзади — не больно, но до жути унизительно, машина сорвалась с места. Мы выехали со двора и мужчина в форме, сидевший рядом попросил развернуться. Сердце ушло в пятки. Я ведь, по их мнению, преступница, со мной можно не церемониться. Изнасиловать, прибить покалечить — все что угодно. И почему-то первого я боялась больше всего.
— Да не бойся ты, хочу наручники снять.
— Зачем?
— Чтобы удобней тебе было, дуреха. Не будем мы тебя здесь обижать.
Можно было верить его словам? А смысл угадывать? Что я могу сделать для своей защиты? Правильно, не раздражать лишний раз людей, в руках которых сейчас находится моя жизнь. И я развернулась, а он действительно быстро и мягко снял с меня наручники.