Я очнулась в ванной. Зачем я шла сюда? Такие провалы в сознании преследовали меня вот уже несколько дней. Тихонько капал не до конца закрученный кран. Повернувшись, я протянула руку к раковине, чтобы перекрыть воду, и случайно смахнула с края белую стеклянную бутыль с мылом. Надо же, как неудачно. Нужно собрать куски. Присев на колени, я смотрела на растекающуюся лужу. Потом медленно сгребла ее вместе с осколками. Лужа стала нежно розовой, затем багровой. Что я делаю? Подняв ладони, я увидела, что запястья окрасились кровью. Откуда она? Ах да, Кит… Он умер. Это его кровь. Я безучастно следила, как темные струйки расползаются по щелям плитки на полу.
Звук моего имени заставил меня поднять голову.
— Боже, что ты с собой сделала?!
Джеймс стоял в дверях и смотрел на меня расширенными глазами. Его крик полоснул меня, как ножом, и внезапно я почувствовала обжигающую боль в ладонях. Барнс перешагнул через кучу кровавого стекла, подхватил меня на руки, перенес в комнату и усадил на кресло. Он быстро огляделся, потом взял за плечи и тряхнул.
— Жгут есть? Надо остановить кровь!
Я соображала медленно, никак не получалось вспомнить, где аптечка. Тут Джеймсу попался на глаза мой ящик с рукоделием. Он мгновенно схватил тугой клубок трикотажных полос и, оторвав от него длинный кусок, перетянул мне предплечья чуть пониже локтей.
Помню звон стеклянных осколков, падающих в металлическую салатницу, и Джеймса, склонившегося с пинцетом над моими запястьями. Кровь затекла между пластин его сверкающей руки и выявила их строгий узор.
Я понемногу пришла в себя и даже смогла вспомнить, где лежат упаковки с марлей и перекись водорода.
Когда, наконец, пол был вымыт, жгут снят, а мои запястья крепко перебинтованы, Джеймс положил мне на плечо ладонь.
— Тебе надо поспать.
В то страшное утро, когда я открыла им дверь и еще не успев увидеть, что именно нес на руках Сэм, прочла все по лицам, моя душа, будто камень, сорвалась куда-то вниз, в ледяную бездну, и оттуда долетело эхом: «Одна. Теперь ты одна.»
Но в это мгновение я осознала Джеймса рядом, такого теплого и живого. И изо всех сил сжала его руку.
— Не уходи. Прошу, останься со мной…
Он чуть помедлил, словно решаясь, закрыл глаза и притянул меня к себе.
Светлая занавесь лениво шевелилась от сквозняка. Тихонько, по-осеннему, пересвистывались птицы. Через распахнутое окно в комнату проник язык тумана. На металлическом плече осели мелкие капли. Он обнимал меня во сне, и это тепло укрыло меня от холода раннего дождливого утра. Я рассматривала его приоткрытые губы, которые были так близко. Он спал глубоким сном, дыхание было легким, как у ребёнка. Я шевельнулась. Джеймс открыл глаза. Он смотрел на меня молча и очень серьезно.
— В Кёльне, — наконец сказал он, — ты сказала слова, заставившие Зимнего солдата остановиться.
— Ты помнишь это? — ахнула я.
— Нет, — качнул головой Барнс, — но Сэм объяснил мне, каким образом это получилось у него самого.
— Я ничего не знала про код, Джеймс.
Он улыбнулся.
— Конечно, нет. Но… Ты сказала это ему. Теперь скажи мне. Я хочу помнить.
Я почувствовала, что краснею. Сделать иногда проще, чем сказать. Придвинувшись к его уху, я прошептала:
— Я люблю тебя, Джеймс Бьюкенен Барнс, — и заглянула ему в глаза. Он молчал, но его взгляд, казалось, старался вобрать в себя всю меня, вместе с этими потрясшими его словами.
Джеймс встал с кровати и стал собирать свою одежду, беспорядочно разбросанную по полу. Я впервые видела его обнаженным при дневном свете. Блестящий металл выглядел чуждым этому совершенному телу. Джеймс обернулся.
— Знаешь, почему я ушел в ту ночь, когда мы смотрели с тобой фильм?
— Знаю. Потому что боялся остаться.
Я взяла его металлическую ладонь и поцеловала ее.
— Хватит страхов. Мир боится тебя, ты боишься самого себя, пора положить этому конец.
— Сэм-пророк сказал, нужно оставить прошлое в прошлом, — улыбнулся Джеймс.