Я бесшумно, как кошка, проскользнула в приоткрытую дверь ванной и прислушалась, задержав дыхание.
— Ты что-нибудь заметил?
— Нет.
— И я нет.
Тихое фырканье.
Вот ведь поросята!
Когда я вышла в гостиную, Кит, увидев выражение моего лица, состроил невинно-удивленную мордашку.
— Ну что?! Он только что зашел!
— Доброе утро, — поздоровался Джеймс.
Я оглядела их с ног до головы. Барнс поднял руки, показывая, что сдается. Выгнув бровь, я отвернулась и прошла на кухню. На столе стояли две горячие чашки с чаем и булочки. Демонстративно я взяла ближайшую кружку, откусила полбулки и направилась на балкон завтракать.
— Эй, тебе не стыдно? Человек семьдесят лет не пил хорошего чая! Это ты называешь гостеприимством?!
— Помолчал бы уж, — с улыбкой бросила я.
Мне определенно нравилась их мужская солидарность.
Вернувшись в гостиную, я застала Барнса одного.
— Ну как, выяснил, что хотел?
— Не совсем, — ответил он.
Из комнаты вышел Кит, опираясь на костыль, с моим ноутбуком в руках. Дома он почти не надевал протез, давая ноге отдохнуть.
— Вот, бери.
— А зачем вам понадобился мой ноут? — поинтересовалась я. — Кит, ты же всегда говоришь, что клавиатура это пережиток старины?
— Тачскрины не созданы для вибраниума, — сказал Джеймс, беря у Никиты компьютер.
— Я отправил сообщение Соколу, чтобы увериться в том, что на базе было все тихо в последнее время. Пришлось пробежаться в соседний город к автомату. Чтобы найти его ответ, мне нужен доступ в интернет, и пояснил: он напишет ответ на одном форуме, который знаем только мы, да еще Наташа Романофф.
Джеймс быстро набрал в адресной строке адрес.
— Что?! — воскликнула я, — народ.ру?! Да ему же сто лет, я вообще не знала, что он еще на ходу!
— В точку, — удовлетворенно хмыкнул Барнс.
Открыв нужную страницу и пролистав несколько сообщений, датированных две тысячи вторым годом, мы, наконец, увидели последнее:
«FotonMass: Don’t worry, be happy* 02:30», и стояло сегодняшнее число.
— Значит, ты был прав, — вздохнул Кит, — в вашем курятнике что-то неладно.
Джеймс задумчиво постукивал пальцами по столу.
— Я не понимаю, зачем они хотели меня убить в Кёльне, — наконец проговорил он. — Это противоречит логике. Никто не стал бы отказываться от оружия, если оно уже попало в руки. Значит, тут есть что-то еще…
Он помолчал. Потом перевел взгляд на меня.
— В день нашей первой встречи на меня вышли Мстители. Это они искали меня, переворошили всю страну. Убеждали вернуться в США и согласиться на добровольное заключение во имя безопасности. Это был тонкий ход, — кивнул он, — ведь я действительно не хочу больше смертей. Ничьих, — его взгляд потемнел. — Вот только это была ложь от первого до последнего слова. Я знал о том, что Стив обеспокоен тревожными слухами о враге из космоса и подозревал, что бешеный патриотизм и чувство долга могут пересилить даже его знаменитую честность. Он будет пользоваться любой возможностью собрать всех и каждого и поставить в строй рядом с собой, — Барнс вздохнул. — Сам он, конечно, встанет впереди и первым положит жизнь, этого у него не отнять, но если на чашах весов лежат дружба или планета Земля, ноша оказывается слишком тяжела. Даже для него. Он послал за мной двоих, потому что был уверен в моей лояльности. Это были Сокол и агент, имени которого я не знаю. Но я не согласился.
— И устроил беспорядок на центральном проспекте, — подытожила я.
Он бросил на меня мрачный взгляд.
— Я до сих пор не понимаю, почему Сокол дал мне уйти.
— Он сказал мне, почему, — ответила я и поведала о нашем с Сэмом разговоре.
— А сейчас время обедать, — решительно заключила я. — Пожалуйста, уберите провода со стола.
Никита закрыл компьютер и вышел на балкон, чтобы снять с парапета цветочные горшки, на улице поднялся сильный ветер. Как-то раз у меня упал вниз и разбился большой горшок с зимней камелией. Хорошо, что под балконом никого не оказалось.
Переворачивая шкворчащие на сковороде котлеты, я отмахнулась от пара и взглянула на Джеймса.
— Можно задать вопрос? Про то время пока ты был в плену. Но если тебе неприятно об этом говорить, не отвечай, потому что мной движет всего лишь обычное любопытство.
— Спрашивай, — разрешил он.
— Чем тебя кормили там, в Сибири? Приносили еду или вводили что-то вроде питательной смеси? Мне трудно представить в обстановке секретной военной лаборатории тарелку с борщом и десерт.
Он сузил глаза, вспоминая. Потер подбородок и ответил, покачав головой: — Не знаю. Помню людей в халатах, зашивающих мне раны, помню капсулу санобработки, а вот еда…
Я поставила блюдо с готовыми котлетами на стол и повернулась к Барнсу.
Он проказливо ухмыльнулся.
— Таких изысков там точно не было, я бы запомнил, — и, схватив горячую котлету, отправил ее в рот. Потом посерьезнел. — Моя память похожа на разбитое зеркало, что-то я помню, что-то нет, и хронология событий часто бывает нарушена. Знаешь, что является моим самым большим сокровищем? Пойдем, покажу.
Джеймс сделал мне знак следовать за собой и, прихватив по дороге рюкзак, подошёл к окну и сел на ковер.
Я была готова увидеть оружие или бережно хранимую форму сто седьмого полка, но никак не ворох больших и маленьких записных книжек, пестрящих бесчисленными закладками.
— Что это?
Он поднял на меня глаза.
— Мои воспоминания, воспоминания других обо мне. Малейшие зацепки, упоминания, копии документов. Я не хочу потерять это вновь. Ни за что! — Джеймс провел рукой по волосам. — Кроме того, я записываю то, что вижу и слышу вокруг, то, что привлекло мое внимание. На всякий случай, — он закрыл глаза и добавил тихо: — Мой личный кошмар, это проснуться утром и … не знать, кто я.
Сердце сжалось от его боли, я потянулась к нему. Наши руки встретились.
— Кхм… — раздалось сзади, — Макрелька, тут макароны сварились. Где у нас дуршлаг?
Мы с Джеймсом переглянулись и захохотали, как сумасшедшие.
После обеда Никита ушел готовиться к экзамену, Джеймс взял на себя мытье посуды. Создавалось впечатление, что ему нравится заниматься такими бытовыми мелочами, будто это помогает увериться в том, что он принадлежит к миру обычных живых людей.
Я решила собрать все его бумаги назад в сумку. Аккуратно складывала их по одной, стараясь ничего не помять. Один черный ежедневник выглядел новее других. Джеймс присел рядом, отряхивая мокрые руки.
— Последний. Можешь открыть, но вряд ли что-то разберешь. Это могу понять только я.
Я сняла резинку и раскрыла книжицу. На ее листах мелким почерком были написаны числа, непонятные сокращения, нарисованы схемы, узоры и даже небольшие картинки.
— Ты рисуешь?! — изумилась я.
— Да нет, — смутился Барнс, — это просто подсказки, ассоциации… иногда нужно что-то зашифровать, а иногда мне проще нарисовать, чем вспомнить слово. Уровень детского сада, — криво улыбнулся он и встал, чтобы прикрыть окно от завываний ветра.
Я перелистнула еще несколько страниц. На одной из них был маленький рисунок волчьей головы. Я захлопнула книжку и отдала владельцу.
— И все-таки ты рисуешь, — упрямо сказала я и улыбнулась.
Кит вышел из своей кельи только к вечеру.
— Все тело трещит, — пожаловался он. — Завтра знакомые парни едут в горы с дельтапланами, увяжусь и я с ними, засиделся дома.
— Надо посмотреть, что с погодой, — заметила я.
Брат кивнул и, взяв зеленую антоновку из корзины с фруктами, вернулся в спальню за планшетом. Через секунду он вышел, держа яблоко в зубах и глядя на экран. Дохромал до стола, положил планшет и сказал: — Смотри, в этой деревне мы отдыхали пять лет назад с Миленой.
Я вздохнула. Милена была Никитиной девушкой, они расстались за месяц до того, как его призвали. С тех пор у него еще ни с кем не было серьезных отношений.