Один из паромщиков помог мне подняться на судно, а потом отправился искать одеяло. Но вернулся со стопкой коричневых бумажных полотенец из диспенсера в туалете. Я попыталась вытереться ими, но они, намокая, распадались на липкие бумажные комочки.
Все это время я продолжала рыдать.
Рив тоже был здесь, на палубе. Он сидел в первом ряду возле окошек, на месте, где вырезал свое имя. И смотрел вперед, на остров Джар, маячивший вдалеке. Он не признавал моего существования или того, что сделал. Он даже ни разу не повернулся. Как бы сильно я ни рыдала.
Когда мы добрались до острова, он сразу ушел. Я дождалась, пока сойдут остальные пассажиры, и, выскользнув с парома, спряталась за фургоном, ожидающим посадки на обратный рейс. Я видела маму. Когда Рив сбежал с трапа, она помахала ему. Но он не ответил ей, а тупо сделал вид, что не заметил.
Я знала, что если она не встретит меня, то останется ждать следующего парома. Я не могла показаться ей в таком виде. Не хотела, чтобы она узнала о том, что сделал со мной этот парень. Тот, о котором я столько ей рассказывала и которого мы однажды в дождливый день угостили мороженым.
Я решила пробраться домой, переодеться и сделать вид, что вернулась на следующем пароме. Она никогда не узнает, что произошло. Как и папа.
Я присела на корточки и, используя другие машины в качестве прикрытия, выбралась со стоянки. А потом, тяжело дыша, поплелась вверх по холму к нашему дому, на каждом шагу хлюпая кроссовками. В тот миг я могла думать лишь о том, как Рив вел себя, когда мы были одни. Как будто я для него что-то значила. Как будто мы друзья. И я не могла представить, как на следующее утро встречусь с ним лицом к лицу. Не только из-за того, что он сделал, но и потому, что прежних отношений уже не вернуть. Как бы жалко это ни звучало, но Рив был моим единственным другом.
Я поднялась в свою комнату и открыла шкаф с намерением переодеться. Правда. Но вместо этого стала смотреть на балки в потолке. А потом достала в подвале веревку. После нескольких попыток я перекинула ее через балку и завязала петлю. Подтащила кресло, накинула веревку на шею и шагнула в пропасть.
Но, повиснув, я поняла, что не хочу умирать. Я начала брыкаться, размахивать ногами в попытке подкатить кресло к себе. Но веревка была слишком тугой, и я не могла дышать. Из-за веса меня качало, как маятник, а ноги ударялись о стену. Я начала терять сознание.
К счастью, домой вернулась мама. Она услышала, как я стучу ногами в стену. Зашла и, увидев меня, закричала. Потом спустила меня, сняла с шеи веревку и, устроившись со мной на полу, позвонила в 911. Все время до приезда скорой она гладила меня по волосам.
* * *
Кэт и Лилия потрясенно смотрят на меня.
— Когда я стабилизировалась, родители перевели меня в другую больницу, подальше от острова Джар. Я целый год не посещала школу из-за терапии. Мне пришлось несколько месяцев провести в психиатрическом отделении в попытке убедить докторов и медсестер, что я не хочу убивать себя. И я на самом деле не хотела. Единственное, что поддерживало меня, — это мысль о том, что однажды я вернусь сюда и заставлю Рива ответить за содеянное.
Я выдыхаю и уже чувствую себя лучше. Совсем немного, но лучше.
— Вот и решено, — говорит Кэт. — Мы должны убить Рива.
Не знаю, шутит ли она. Надеюсь, что да.
— Я не хочу его убивать, — вношу ясность я. — Я просто хочу, чтобы он ощутил хотя бы крохотную часть моей боли. — Я даже не уверена, возможно ли это.
— Мы поможем тебе, Мэри. Мы заставим его заплатить за то, что он сделал. — По щекам Лилия текут слезы, но ее глаза горят.
— Спасибо, — шепчу я.
У Кэт дрожат ноги.
— Мне хочется прямо сейчас поехать к Риву и надавать ему по морде. Но я знаю, что если мы подождем и хорошо обдумаем свой план, то сможем ударить его больнее. Нам нужно как следует унизить Рива Табатски.
Лилия вытирает глаза.
— И что мы будем делать?
— Ты знаешь его лучше нас, — говорит Кэт. — Что его заботит больше всего?
— Футбол, — машинально отвечает Лилия. — Его больше всего заботит футбол.
— Точно! — выкрикиваю я. — Даже когда мы учились в Монтессори, он говорил, что хочет стать звездой футбола в старшей школе!
— Решено, — произносит Кэт. — Мы сделаем так, чтобы его вышвырнули из команды.
— Каким образом? — спрашиваю я.
Разве это вообще возможно? Рив — звездный нападающий. Без него не будет и команды. Даже я это знаю.
Лицо Лилии озаряется.
— Наркотики! На острове Джар очень строгая политика нетерпимости. С тех пор как поймали одного ученика из Менлоу Хай за курением травки, тренеры очень внимательно следят за тем, чтобы мы не делали глупостей. Если мы каким-то образом подкинем в шкафчик Рива наркотики, то его точно выгонят из команды, несмотря на позицию нападающего.
— А если он скажет, что наркотики не его, и школа ему поверит? — интересуюсь я. — Он может сдать добровольный тест на наркотики, чтобы доказать свою правоту.
— Значит, нужно накачать его наркотиками, но без его ведома, — отвечает Кэт. — Кислотой, экстази или еще какой дурью, от которой он словит кайф.
Одно дело — подложить наркотики в шкафчик парня, совсем другое — накачать его ими. Я смотрю на Лилию, ожидая, что она начнет возражать.
Но вместо этого она кивает и произносит:
— Давайте сделаем это на балу, у всех на виду. Он совершенно точно станет королем бала. Можно одновременно отомстить ему и Ренни. — Она накручивает волосы на палец. — Возможно, его даже исключат из школы. Тогда, Мэри, он больше не доставит тебе хлопот.
— Что думаешь? — спрашивает у меня Кэт. — Это твоя месть.
— Давайте сделаем это, — отвечаю я и сильно щипаю себя за кожу между большим и указательным пальцами, желая убедиться, что это не сон.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
КЭТ
Вечер пятницы. Все, кому не лень, уехали с острова на первый выездной матч, а я осталась ждать на пристани наркодилера брата, который должен появиться в восемь. Обстоятельства складываются просто идеально. Вот бы нас кто-нибудь сфотографировал для ежегодника. Так и вижу заголовок: «Кэт Дебрассио накачала нападающего наркотиками».
Я стою, прислонившись спиной к столбу, и курю, когда на темных волнах подплывает паром. Точно по расписанию.
Нащупываю в переднем кармане пачку денег. Шестьдесят баксов в пяти- и однодолларовых купюрах — достаточно для двух таблеток экстази. Я не стала просить деньги у Мэри, потому что после истории, которую она нам рассказала, мне это показалось неправильным. Но зато попросила у Лилии. Утром мы с ней встретились в женском туалете. Она открыла свою маленькую розовую сумочку, достала оттуда кошелек и расстегнула его. В нем лежал только бальзам для губ «Чэпстик», золотистый блеск «Шанель» любимого оттенка Ренни, который назывался «Мерцание», водительское удостоверение, красная карамелька «Джолли Рэнчер» и две кредитные карты.
Я сказала ей, что наркодилеры не принимают кредитки.
Лилия явно расстроилась и пообещала вернуть мне деньги. Тогда я предложила ей купить мне блок сигарет или что-то для моей лодки. Но она принялась жаловаться, что мама каждый месяц проверяет ее расходы, поэтому я решила забить на это дело и взяла требуемую сумму из денег, которые заработала летом. Шестьдесят баксов все равно никак не скажутся на моих сбережениях для колледжа.
Когда Лилия зашла в кабинку, чтобы пописать, я открыла ее сумочку и достала любимый блеск Ренни. Вот же показушница. Она, наверное, потратила на него половину своего вечернего заработка в ресторане. Насвистывая про себя, я отправила блеск в мусорное ведро.
Стоящие на грузовой палубе машины включают фары и съезжают с парома. Я наблюдаю, как пассажиры — мужчины в костюмах, уборщицы и люди в униформе супермаркета — спускаются по трапу, подсвечиваемому белыми гирляндами.