Мне хочется поделиться личными впечатлениями, раздумьями о духовном мире участников Сталинградской битвы. Передо мной записи и заметки сорокалетней давности, архивные материалы, воспоминания. Тогда мне, политработнику батальонного звена, довелось быть среди тех, кто отстаивал Сталинград, и время не властно размыть в моем сознании величие тех героических дней, бессмертие людей, с которыми я, по счастью, оказался рядом. Я вижу их лица, словно и не было этой длинной вереницы лет, словно все произошло вчера…
Сорок второй год. Над холмистой степью большой излучины Дона нещадно печет жаркое июльское солнце. На дорогах столбится рыжая пыль. Части Красной Армии отходят на восток. Впереди штабные машины, тягачи и упряжки без орудий. Вслед за ними бредут усталые пехотинцы, артиллеристы, связисты, и дорожная пыль оседает на их спинах с тощими вещевыми мешками. Вот уже который день отступают они к новым рубежам обороны где-то в районе Дона. В небе кружат «юнкерсы» и «мессершмитты», охотясь за движущимися машинами. Одиночным пехотинцам бомбы и пулеметные очереди с воздуха не так страшны: свернул с дороги, припал в первую попавшуюся на глаза канаву и лежи. Но надоело быть беспомощными. Когда же это кончится?
В те дни на сборном пункте севернее Суровикино мне довелось услышать горестные упреки рядового Александра Цыганкова. Когда я закончил изложение очередной сводки Совинформбюро, он сказал:
— Вот такими сводками нас вроде бы норовят убедить: отступление — позор. Правильно, мы и без того знаем — позор. Но почему так получается? Наш взводный погиб при первой же бомбежке. Тут справа и слева показались вражеские танки. Мы остались без командирского пригляда. Что делать? Послали связного в штаб полка, а того и след простыл. Пока ждали его, началась настоящая кутерьма. Смотрим, а уж немецкие танки наши окопы гусеницами утюжат. Кто уцелел, стал откатываться назад. Откатились и мы на запасные позиции. Ведь должны же где-то наконец проявить себя, коль уцелели… А там еще хуже — окопы мелкие: от танков не спасешься. Снова бомбежка, снова артобстрелы, затем танки, за ними фашистские автоматчики. Сатанинская у гитлеровцев тактика — огнем с воздуха прокладывают себе путь. А что может придумать солдат против такой тактики? Вот и откатились почти к самому Дону… Так что не позорьте нас, рядовых, за отступление. Не одни мы виноваты…
В ту пору боевой устав разрешал командирам батальонов и полков размещать командные пункты и штабы на значительном удалении от первой линии обороны. Скажем, штаб полка, как правило, располагался в зоне недосягаемости для пулеметного огня противника, а штаб дивизии — на расстоянии вдвое большем. Разрыв между боевыми порядками и командными пунктами достигал трех-четырех километров. Управление боем в обороне осуществлялось с помощью средств связи. И когда связь нарушалась, на переднем крае наступала растерянность, затем начиналось отступление. И, конечно, за это нельзя было винить рядовых. Назревал пересмотр коренных уставных положений. На практике это было сделано в ходе боев у стен Сталинграда, месяц спустя. А сейчас передо мной стоял рядовой Александр Цыганков, щуплый, подвижный, взгляд умных глаз колючий, требовательный: «Ну, отвечай, отвечай, старший политрук, на мои доводы». И, признаюсь, я тогда не находил слов. Ведь он выражал не только свое мнение. Его отец Василий Иванович Цыганков, крестьянин с хутора Лучновского, что на Хопре, отправил младшего сына на фронт вслед за старшими Григорием, Петром и Антоном отражать натиск врагов, а не отступать в глубь страны. Александр еще не знал судьбы братьев, но выполнить наказ отца было для него святым делом.
В большой излучине Дона развернулись упорные бои с авангардами 6-й полевой армии Паулюса. Против них оборонялись выдвинутые сюда из резерва Ставки части 62-й и 64-й армий. Александр Цыганков действовал как наводчик орудия в противотанковом дивизионе 181-й дивизии.
В конце июля поступил приказ Сталина. Помню, как пронзительно звучали слова приказа:
«После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».