В конце марта сорок пятого года передовые соединения Советских Вооруженных Сил вышли на исходные позиции для завершающих ударов по гитлеровским войскам на территории самой Германии. Приспела пора гасить зловещее пламя второй мировой войны там, откуда оно взметнулось.
Удары созревали с такой же неотвратимостью, с какой наступала весна. Главный удар по кратчайшему пути на Берлин предписывался Первому Белорусскому фронту под командованием Г. К. Жукова. Основные силы этого фронта накапливались на Кюстринском плацдарме за Одером. В ту пору родной мне еще со Сталинграда гвардейский стрелковый полк двигался вперед в первом эшелоне 8-й гвардейской армии. В нашем полку было два знамени — гвардейское и шефское. Гвардейское мы получили после Сталинградского сражения, шефское — когда формировался полк, от томских рабочих. В ходе боев за расширение Одерского плацдарма южнее Кюстрина знамена находились в штабе полка под охраной часовых. Но вот настал час выноса знамен на передний край, на исходный рубеж атаки. В два часа ночи 16 апреля 1945 года разводящий снял часовых. Знамена в развернутом виде поплыли вдоль траншей и окопов полка. Гвардейское нес штатный знаменщик полка сержант Николай Масалов, плечистый отважный сибиряк; шефское — помощник командира комендантского взвода сержант Владимир Божко, кубанец. Возле каждого по два ассистента, стойкие из стойких, — знамя не должно упасть в атаке. Впереди с гвардейским Николай Масалов, за ним следую я — замполиту полка положено сейчас быть возле знамени; здесь же представитель политотдела дивизии майор Иосиф Дрейслер.
Идем не спеша, экономим силы к предстоящим броскам. До начала штурма Зееловских высот остается пятьдесят минут. Долину окутывает мгла густого тумана и выхлопной копоти танков, тягачей, самоходок. Темно, хоть глаз выколи, но гвардейцы, скопившиеся в передних траншеях, чувствуя приближение святынь полка, берут оружие на караул. Мы проходим перед ними молча. Да и к чему тут речи, какими словами можно выразить то чувство, те думы, которые овладевают людьми при появлении знамен на переднем крае!
Останавливаемся на стыке флангов первого и второго батальонов. Когда сполохи орудийных залпов начнут полосовать мглу, знамена на этой точке будут видны всему полку. Мы должны оказаться в свете прожекторных лучей. Об использовании прожекторов в атаке пока никто из моих однополчан не знает. Было сказано кратко: «Не оглядываться, смотреть только вперед!»
До начала артиллерийской подготовки остается пять минут. Напряженная до звона в ушах тишина и думы, думы… В атаке уже некогда думать, поэтому сейчас, в эти последние перед боем минуты, в тебе вскипает жгучая потребность проверить свои духовные запасы, найти и открыть в душе те самые клапаны, которые до сих пор не давали о себе знать, и ответить на вопрос: с чем ты и твои однополчане пришли на этот рубеж, во что надо верить и что отвергать?
Если солдат потеряет веру в свои способности, в силу своего оружия, то он в бою неизбежно станет мишенью для врага. Вся суть политической работы на фронте заключается в том, чтобы подготовить воина к осмысленному подвигу, убедить его: если ты будешь действовать умело и решительно, враг окажется поверженным; будь готов к самым трудным испытаниям, к взаимовыручке, к оказанию помощи товарищу в смертельной опасности; если ты обо всем этом забудешь — тебя ждет неминуемая гибель. Такова суровость неписаного закона боевой жизни, и мы, политработники, не скрывали его по одной простой причине: политработник не руководит боем, он ведет людей в бой.
Здесь, в шестидесяти километрах от Берлина, мы также не скрывали, что предстоит жестокое сражение. Жестокое потому, что главари третьего рейха, чувствуя неизбежный крах, решили не щадить тех, кого бросили на оборону своего логова.
«С мертвых не спрашивают» — внушали немецким генералам в штабе сухопутных войск Германии, планируя сражение за Берлин. «Зона гибели миллионов» — так было названо ими пространство от Одера до стен гитлеровской столицы, а сам Берлин — «вулканом огня». Три оборонительных обвода с тремя промежуточными позициями опоясывали его. Дзоты, доты со скорострельными пулеметами и автоматическими пушками «оседлали» все возвышенности и перекрестки дорог. Картофельные поля и пашни густо «засеивались» противопехотными и противотанковыми минами. Перелески и сады опутывались колючей проволокой с взрывающимися «сюрпризами». Мосты и виадуки начинялись сатанинской силой тротила. Под асфальтовую корку дорог и площадей прятали фугасы. Каждый квадратный метр на всем пространстве от Зееловских высот до Тиргартена затаил смерть. В оборонительные рубежи были превращены все города, села и даже дачные поселки на пути к Берлину. Каменные особняки, точно крепостные форты, стали гарнизонами пулеметчиков. На балконах, чердаках и в подвалах свили себе гнезда «рыцари Гитлера» — фольксштурмовцы, вооруженные фаустпатронами. Выкрашенный в белесый цвет фаустпатрон напоминал человеческий череп, насаженный на метровую трубку. Он пробивал любую броню танка с расстояния шестидесяти — семидесяти метров. От его удара экипаж моментально терял управление, а танкисты сгорали в машине заживо.