— Что я наделала? — побледнев, простонала Ишода и упала бы, но её вовремя подхватил сын.
Супруги Джюс немедленно уступили раненому режиссёру свою кровать. Джуна собрала на огороде лечебные травы и хотела приступить к обработке ушибов и ссадин. Но Ишода объявила, что все заботы о пострадавшем берёт на себя.
— А вы разбираетесь? — спросила половчанка.
Ишода только кивнула. Но Кишан счёл, что её обидели, и вмешался:
— Конечно! Всю индийскую революцию мама была медсестрой в партизанском отряде и ещё других поучит народной медицине!
Ему даже не досталось от матери за эту дерзость…
Лунная ночь
Печально прошёл остаток дня. Но настала ночь, и темнота накрыла мир своим звёздным плащом, и солнце на небе сменилось луной, и темнота властно сказала: «Спать! Ведь вы не летучие мыши и не совы! Спать! Утром, на свежую голову, вы быстро решите все свои проблемы. Спать!»
И все послушались, даже Расщепей, которому, впрочем, сильно полегчало после Джуниных трав. Даже Ишода задремала у его постели, где не было никакой необходимости сидеть, но где она всё же сидела…
…Но миром в эту ночь правила не одна темнота. Лунный свет не давал ей безграничной власти. И лучи второй ночной королевы, проникая в окна, передавали от неё другой приказ: «Кто влюблён — просыпайтесь! Вы все мои дети, и в эту ночь я предоставляю вам право поговорить наедине. Никто не услышит — всех усыпила моя сестра. Никого не будет, только вы двое и я. Но меня не опасайтесь: я храню тайны свято. Уже много тысяч лет я слышу одни и те же слова, но никто ещё не услышал их от меня. Просыпайтесь, пылающие сердца, эта ночь для вас!»
И, повинуясь этому приказу, в разных углах урфинского сеновала проснулись Кишан и Озма и, не сговариваясь, вышли на освещённое луной крыльцо дома. В дверях сарая они столкнулись и вскрикнули, и заскрипела старая дверь, но Урфин и Джуна не проснулись. Не для них была эта ночь, ибо каждый из них давно знал, что творится в сердце другого…
Кишан и Озма столкнулись в дверях, и стали извиняться, и кто-то из них первым спросил, куда идёт другой, и выяснилось, что обоим не спится и хочется посидеть на крыльце, и они сели рядом, и их освещала луна, и им было хорошо.
— Ты видел когда-нибудь такую красоту? — спросила шёпотом Озма.
— Нет, ни разу. У нас в Индии другая красота… — Кишан помолчал и зачем-то спросил: — Ты веришь в судьбу?
— Не знаю…
— А я верю. Верю с того самого дня, как встретил тебя, замерзавшую, на улице. Это не могло быть случайностью — так было суждено!
— Ну, знаешь! Если так рассуждать, то сейчас судьба от нас отвернулась и мы должны ждать, пока она соизволит снова нам улыбнуться.
— Может, и так. Но мне кажется, что это будет очень-очень скоро.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мне очень хорошо.
— Сейчас, когда мы потерпели поражение?
— Я же сказал: очень скоро мы победим.
Они оба замолчали. Не хотелось разговорами о печальном нарушать очарование этой ночи. Потом Кишан спросил:
— Знаешь, кто ты?
Озма засмеялась:
— По-моему, я ученица десятого класса Озма Лэйк.
— Ничего похожего. Ты королева красоты!
— Ой, да не выдумывай! — отмахнулась она, покраснев от радости.
— Да, королева красоты. И вообще ты лучше всех на свете!
— Будешь говорить глупости… — притворно сердито начала Озма.
— Буду! — решительно сказал Кишан. — Я люблю тебя, Озма!
Она молчала так долго, что он решил: всё, обиделась. Но наконец она ответила:
— Когда кончился срок траура по отцу, мама сказала: «Я никогда не сниму чёрного платья, а ты сними. Моё сердце разбито, а у тебя будет ещё в жизни любовь…» И я теперь вижу, что она была права.
— Озма! Неужели?
— Да. И я, пожалуй, готова поверить в судьбу.
Глазки да лапки
В это же время лунные лучи разбудили Расщепея и Ишоду.
— Как вы себя чувствуете? — спросила принцесса.
— Спасибо, отлично. Мне почему-то так хорошо… — лицо его было странно спокойным, только глаза весело поблёскивали, отражая лунные лучи.
— Хорошо? Сейчас, когда я так всё испортила?
— Вы ничего не испортили, Ишода Пасторьевна! Вы, наоборот, открыли нам прямую дорогу к победе! — Расщепей говорил это без тени улыбки на лице, и принцесса не знала, как его понимать. — Я не шучу. Если бы я вас не послушался и мы вошли бы в город — ну как бы мы там боролись с этими бусунумщиками? А когда их волны швырнули меня на дорогу, я видел у них глазки и лапки. И глазки были очень грустные.