О, Наташа, сестра, мне бы лед так помог!
Дай же, дай же мне белого льда.
Малый разум мой вырос в огромный мотор,
вкруг себя он вращает людей, города.
Не распутать мне той карусели моток.
Дай же, дай же мне белого льда.
В пекле казни горю Иоанною д’Арк,
свист зевак, лай собак, а я так молода.
Океан Ледовитый, пошли мне свой дар!
Дай же, дай же мне белого льда!
Оправка выдана в том, что чрезмерен был стон
в малом горле.
Но ныне беда -
позабыта.
Земля утешает их сон
милосердием белого льда.
Конец столетья. Резкий крен основ.
Волненье. Что там? Выстрел. Мешанина.
Пронзительный русалочий озноб
вдруг потрясает тело мещанина.
Предчувствие серьезной новизны
томит и возбуждает человека.
В тревоге пред-войны и пред-весны,
в тумане вечереющего века -
мерцает лбом симбирский гимназист,
и, ширясь там, меж Волгою и Леной,
тот свежий свет так остросеребрист
и так существенен в судьбе вселенной.
Тем временем Стопани Александр
ведет себя опально и престранно.
Друзей своих он увлекает в сад,
и речь его опасна и пространна.
Он говорит:
— Прекрасен человек,
принявший дар дыхания и зренья.
В его коленях опит грядущий бег
и в разуме живет инстинкт творенья.
Всё для него: ему назначен мед
земных растений, труд ему угоден.
Но всё ж он бездыханен, слеп и мертв
до той поры, пока он не свободен.
Пока его хранимый Богом враг
ломает прямизну его коленей
и примеряет шутовской колпак
к его морщинам, выдающим гений,
пока к его дыханию приник
смертельно-душной духотою горя
железного мундира воротник,
сомкнувшийся вкруг пушкинского горла.
Но все же он познает торжество
пред вечным правосудием природы.
Уж дерзок он. Стесняет грудь его
дух, укрепленный мускулом свободы.
Пусть завершится зрелостью дерев
младенчество зеленого побега.
Пусть нашу волю обостряет гнев,
а нашу смерть вознаградит победа.
Быть может, этот монолог в саду
неточно я передаю стихами,
но точно то, что в этом же году
был арестован Александр Стопани.
— Честь имею представиться:
Его Царского Величества Замечательный
Жандарм.
Я, признаться, встречу с вами
предвкушал и ожидал.
Послужили б Государю -
заслужили б орден-крест.
Не хотели. Осуждаю.
Вот вам ордер на арест.
Были вы еще недавно -
ах, Стопани Александр.
Фамилия-то какая мудреная.
Стоп! Вы ныне арестант.
Всем, кто бунты разжигал,
всем студентам -
(о стыде-то не подумаю),
жидам,
и певцу, что пел свободу,
и глупцу, что быть собою
обязательно желал, -
Его Царского Величества Замечательный
Жандарм,
всем я должное воздам.
Всех, кто смелостью повадок
посягает на порядок
высочайших правд, парадов, -
вольнодумцев неприятных,
а поэтов и подавно, -
я их всех тюрьмой порадую
и засов задвину сам.
В чем клянусь верностью Государю-императору
и здоровьем милых дам.
О, распущенность природы!
Дети в ней — и те пророки,
ее яркие мазки
возбуждают все мозги.
Ликовала, разжигала,
напустила в белый свет
леопарда и жирафа,
Леонардо и Джордано,
всё кричит, имеет цвет.
Слава Богу, власть жандарма
всё, что есть, сведет на нет.
Между прочим, тот жандарм
ждал награды, хлеб жевал,
жил неважно, кончил плохо,
не заметила эпоха,
как подох он.
Никто на похороны
ни копеечки не дал.)
— Знают люди, знают дети,
что я есть живой жандарм.
А тебе на этом свете
появиться я не дам.
Как не дам идти дождям,
как не дам, чтобы в народе
помышляли о свободе,
как не дам стоять садам
в бело-розовом восходе.
Это я тебе говорю -
Его Царского Величества Замечательный
Жандарм.
Каков мерзавец! Пусть болтает вздор,
не повредит его закаменелость -
земле лететь, вершить глубокий вздох