— Что ты на меня уставился? — испуганно воскликнула Эмили. Джастин смотрел на нее так, словно вот-вот набросится, и ей стало страшно.
— Что ты имеешь в виду? — промурлыкал он, ощутив, как внизу живота завязывается тугой узел.
Именно туда попала Эмили кулаком, ответив:
— Ты смотришь так, будто я французское пирожное, а ты целый месяц голодал.
— Откровенно говоря, дорогая, прошло значительно больше одного месяца, — гнул свое Джастин, с каждым словом медленно надвигаясь на девушку. — Сейчас я горько сожалею, что не съел тебя сразу же еще тогда, на берегу. Поступи я именно так, мог бы насытиться хотя бы на короткое время… но этого не произошло, и меня по-прежнему мучает голод. — Джастин ласково потрепал девушку по щеке. — Тебе никогда не приходило в голову, что ты всего-навсего неблагодарная, лживая, дерзкая, взбалмошная девчонка, сующая нос в чужие дела? — По мере того как он говорил, голос его поднимался все выше и сорвался на крик: — Должен тебе сказать, что я перечислил лишь твои лучшие качества!
Ошеломленная Эмили отступала под шквалом обвинений, пока не уперлась бедром в край стола. Дальше отступать было некуда, она вздернула голову, выпятив подбородок, и заявила, демонстрируя полное самообладание:
— Мне известны мои недостатки, и ничего нового ты не сообщил, но, если это доставляет тебе удовольствие, можешь продолжать. Разберем меня по косточкам.
Джастин зарычал, отпрянул и принялся метаться по комнате, но, сделав несколько шагов, замер и огляделся. Хижина преобразилась. Под ногами не путались скомканные одеяла, а книги, которые он привык расшвыривать куда попало, были сложены аккуратными стопками вдоль стены. Джастин перевел взгляд на Эмили, скромно потупившуюся возле стола.
— Книги, мои книги, — растерянно пробормотал Джастин. — Что она сделала с моими книгами? С ума можно сойти! Теперь уж точно мне никогда не удастся найти нужную книгу.
— Почему же? — притворно удивилась Эмили. — Нет ничего проще. Все разложено по авторам и тематике.
— Раньше я знал, где что лежит, — жалобно проговорил Джастин, — а теперь ты навела здесь порядок, и мне никогда не удастся в нем разобраться.
В девушку вселился чертик, подстрекавший противоречить, спорить, насолить неблагодарному. Эмили сняла с верха ближайшей стопки альбом детских лет Джастина, помахала перед его носом и язвительно поинтересовалась:
— А это ты давно видел, Гомер?
Джастин вырвал альбом из ее рук, потянулся, чтобы открыть ящик стола, сильно дернул, ящик грохнулся на пол, и из него посыпались бумаги, бутылочки с чернилами, карандаши, тонкая золотая оправа для очков и рулон пожелтевшей бумаги, перевязанный куском шпагата. Бормоча под нос ругательства, Джастин присел на корточки, начал собирать и запихивать назад содержимое ящика.
Эмили устроилась рядом, чтобы помочь ему, а оказавшись полезной в нужную минуту, восстановить мир в доме. Первым под руку попался какой-то официальный документ, украшенный витиеватой подписью, но она его выпустила из рук, как только взгляд ее упал на связку писем. Конверты были надписаны уже знакомым твердым почерком Джастина. А он тем временем продолжал бурчать сквозь зубы:
— Если бы я окончательно сошел с ума и решил, что мне нужна помощь женщины для наведения порядка в доме, я бы давно уже женился, но, как видишь, этого не случилось, и, надеюсь, никогда не случится. Кто тебя надоумил рыться в моих вещах? Оставь меня в покое.
Джастин протянул руку, чтобы взять связку писем, но опоздал. На конверт упала слезинка, и чернильные буквы расплылись. Вторая слезинка ударила по его руке, как капля соленого дождя.
— Господи, Эм! Только не реви! Достаточно того, что Пенфелд вечно плачет.
Эмили ничего не слышала. Все ее внимание было сосредоточено на связке писем, адресованных мисс Клэр Скарборо, проживающей на Куин-сквер в доме 45, Блумсбери, Лондон. Ни одно письмо не было отправлено по адресу.
Девушка вопросительно взглянула на хозяина хижины, пытаясь проникнуть в его душу, понять его, но глаза застилали слезы. Джастин хотел было ее утешить, но Эмили и след простыл. Только открытая дверь свидетельствовала о том, что здесь недавно побывала грустная девочка.
10
«Уверен, что он не устоит перед твоим обаянием…»
Струйки дождя истончились, повисли в воздухе легким туманом, смешались со слезами и умыли лицо Эмили, а порыв свежего ветра растрепал волосы и погнал по воде белые барашки. Девушка сидела на песке, сунув голову между колен, убаюканная почти неслышным шипением волн, накатывавших на берег.
Джастину не понадобилось много времени, чтобы найти Эмили; подняв голову, она увидела темный силуэт на сером фоне. С непокрытой головы на лицо стекали дождевые капли, кулаки были крепко сжаты, и непонятно — кричать и спорить намерен был Джастин или просить прощения?
Эмили смахнула слезы и отвернулась к морю. Как можно объяснить, что плачет она не от горя, а на радостях? Да и зачем плакать, когда душа ликует?
Значит, Джастин не забыл ее и не забросил, хранил память о дочери Дэвида Скарборо все долгие годы, которые она провела в тоске и одиночестве. Немой свидетель — толстая связка писем, перевязанных потертой ленточкой. Но почему ни одно письмо не ушло по адресу? Почему Джастин лишил свою подопечную любви, не поддержал в трудную минуту ласковым словом? А ей так не хватало простого человеческого участия!
Помнится, каждое утро она спускалась по лестнице к тому именно часу, когда в пансион приносили почту, а потом несолоно хлебавши возвращалась в свою конуру на чердаке, и единственной заботой было проскользнуть незамеченной, чтобы другие воспитанницы не видели, как она расстроена. Сейчас можно лишь мечтать о том, чего не было. Подумать только, как бы она радовалась и гордилась, если бы мисс Винтерс вручила ей один из тех коричневых хрустящих конвертов. Ветром взлетела бы она вверх по лестнице, вскрыла письмо и выучила бы наизусть строчки, написанные рукой опекуна, которого она в глаза не видела.
Эмили была в полном смятении, не знала, что сказать и как поступить. Если бы Джастин вымолвил хоть слово, обронил одну связную фразу, девушка не смогла бы сдержаться и выложила бы ему все, полились бы потоком вопросы, упреки, мольбы, но он только молча предложил ей свою руку.
Девушка приняла ее с благодарностью. Удивительно приятно ощутить нечто теплое, твердое и надежное в этом переменчивом мире, где ни на что, кажется, нельзя положиться. Джастин помог ей подняться, и они бесконечно долго стояли лицом к лицу, просто мужчина и женщина, предоставленные самим себе на пустынном морском берегу. Их пальцы сплелись, и Джастин повел девушку вверх по песчаному холму к небольшой площадке, где возвышался грубо сколоченный деревянный крест.
Здесь буйствовал ветер, разметавший густые волосы Джастина, и, когда он отпустил руку девушки и отвернулся к морю, нельзя было прочитать выражение его лица, скрытого темными прядями. У Эмили неожиданно пропало всякое желание выяснять отношения и искать правду, отчаянно захотелось приложить пальцы к его сурово сжатому рту, чтобы Джастин молчал, и бесконечно долго целовать его милые губы. Однако она не шевельнулась, а он сбивчиво заговорил:
— В голове у меня всегда звучит музыка, с самого детства и беспрестанно. Сколько себя помню, музыка не оставляет меня ни на секунду.
— Это дар божий, — проронила Эмили, чтобы хоть что-то сказать, почувствовала дрожь в коленях и медленно осела на траву.