— Но, сэр…
— Ваша светлость, да ведь времени почти что не осталось. Если помните, бал намечен на пятницу…
— Милорд…
— Всего хорошего! — Тон Джастина не предвещал ничего хорошего.
Ропот моментально стих, и слуги потянулись из кабинета. Шествие замыкал Пенфелд, осуждающе покачивая головой и что-то недовольно бормоча под нос. Дверь тихо прикрыли, и Джастин остался наедине с мрачной Эмили. Герцог снял очки для чтения, откинулся в кресле и молча осмотрел подопечную с ног до головы. Если она пыталась выглядеть мальчишкой, то надо признать, что ничего у нее не вышло. Потрепанные брюки лишь подчеркивали тонкую талию и плотно облегали аппетитный зад. А пиджак для верховой езды, пошитый на фигуру Эдит, не учитывал высокой груди, и вытертую ткань распирало спереди, поскольку Эмили не носила корсета.
Девушка стояла с высоко поднятой головой, расправив плечи и гордо выпрямившись, только легкий румянец на щеках выдавал смущение под взглядом герцога. Да, приходилось с грустью признать, что Эмили очень гордая девушка, с обостренным чувством собственного достоинства, а поэтому легкоранимая и несговорчивая, на редкость строптивая.
— Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание? — осведомился Джастин, положив подбородок на скрещенные руки.
Эмили скрестила руки на груди, сдунула упавший на глаз локон и отчеканила:
— Вруны и ябеды, будь они прокляты. Все врут.
— Священника не обижала?
— Какого черта? Конечно, нет.
— Пирог с ревенем вряд ли ты съела сама?
— Естественно. Отдала Пудингу. Бульдоги обожают пироги с ревенем.
— И новый цилиндр Гарольда оказался на конюшне, конечно, совершенно случайно? И кошка тоже совершенно случайно решила рожать именно там?
— Ну, кошки сами решают, где им удобнее рожать. Она не спрашивала у меня совета.
Джастин вздохнул, водрузил на нос очки и принялся что-то черкать в бумагах.
— Ладно, можешь идти, — сказал он. Эмили хлопнула ладонями по столу и раздраженно спросила:
— Ты что, не собираешься меня наказывать?
— Наказывать? — удивленно переспросил герцог, снимая волосок с конца пера. — Если тебе так больше нравится, ужинать будешь не в столовой, а в своей комнате.
— Я завтракаю, обедаю и ужинаю в своей комнате, — процедила сквозь зубы Эмили.
— В таком случае в виде наказания на этот раз поужинаешь в столовой со всеми, — небрежно бросил Джастин и перевернул страницу.
— Будь ты проклят! — зло прошипела девушка, в горле у нее клокотало, глаза гневно сверкали. Джастин ухом не повел.
Эмили круто развернулась и направилась к двери.
— Эмили, — позвал герцог, не поднимая головы.
Она повернулась к нему лицом, держась за дверную ручку. Тишину нарушал лишь мерный скрип пера по бумаге.
— Что бы ты ни делала, что бы ни придумывала и как бы ни старалась шокировать всех своим поведением, мое отношение к тебе не изменится. — Рука с пером замерла на месте, Джастин посмотрел на девушку поверх очков. — Еще запомни: я не свободен в своих чувствах, не имею права поддаваться эмоциям.
Эмили вылетела в коридор и с ужасом почувствовала соленый привкус слез, стекавших по щекам. Захлопнув дверь, она привалилась к ней плечом и крепко зажмурилась. А когда открыла глаза, все застлала ей какая-то черная стена; поморгав, Эмили увидела перед собой лацканы сюртука Пенфедда.
— Пенфелд? За каким дьяволом?..
То, что последовало за ее вопросом, было для нее полной неожиданностью. Толстые пальцы камердинера сомкнулись на мочке уха и сжали его с такой силой, что сама Дорин Доббинс могла бы позавидовать. У девушки даже челюсть отвалилась, скорее от удивления, чем от испуга и боли.
— А теперь пошли со мной, мисс, — зло прошипел Пенфелд, почти касаясь носом лица Эмили, — и веди себя прилично, не то покажу тебе, где раки зимуют.
— Да как ты смеешь!..
Договорить не удалось. Пенфелд крутанул ее ухо так, что девушка буквально взвилась от боли. Казалось, еще немного, и с ухом придется распрощаться. Слуга явно не намеревался отпускать его, мало интересуясь при этом, идет ли следом обладательница уха. Пенфелд шел по коридору, не ослабляя хватки, а рядом семенила девушка, поскальзываясь на полу, натертом воском. Широко улыбающийся лакей распахнул перед ними дверь в вестибюль.
Из-за угла высунулся белый чепец, за ним другой, по пути открывались двери, показывались чумазые физиономии. Потрясенные невиданным зрелищем слуги молча провожали глазами слугу хозяина дома, человека мягкого и выдержанного, который тащил за ухо подвывавшую Эмили через вестибюль, а затем вверх по лестнице.
Сидевшему в кабинете Джастину послышалось, будто в коридоре звучат приглушенные аплодисменты. Он выглянул из комнаты, чтобы выяснить причину столь странного явления, но решил, что ему просто померещилось. Возле лестницы он увидел лишь слуг, тщательно протиравших перила.
23
«Молю бога, чтобы твой избранник оказался достойным человеком…»
Пенфелд довольно бесцеремонно втолкнул девушку в ее комнату и отпустил. Она сразу схватилась за ухо и очень обрадовалась, обнаружив его на привычном месте, прислонилась плечом к стене, яростно сжав кулаки. Слуга занял позицию между кроватью и дверью, преградив массивной фигурой путь к бегству.
— У меня было семь младших братьев, и каждый из них был намного крепче и сильнее тебя. А теперь хорошенько подумай, что бы это могло значить, — неспешно сказал Пенфелд.
Эмили послушно стала обдумывать его слова, сторожко поглядывая на мощные кисти, торчавшие из рукавов безупречно отглаженного сюртука, потом присела на краешек кровати и хмуро посмотрела на расходившегося слугу.
Он ответил приветливой улыбкой, подошел к двери, запер и положил ключ в жилетный кармашек.
— Ну и что ты собираешься делать? Хочешь меня выпороть? — поинтересовалась Эмили, нежно массируя мочку пылающего уха.
— На мой взгляд, это давно пора было сделать. Ради твоего собственного блага следовало бы отодрать тебя за уши и всыпать по первое число по заднице. Однако этого не случилось. Или я ошибаюсь? Надо полагать, еще не нашелся человек, которому ты так дорога, что он мог бы решиться вправить тебе мозги самым простым и надежным методом.
Эмили поразили не столько жесткие слова, будто хлеставшие по щекам, сколько непримиримость обычно мягкого и добродушного Пенфелда. Сейчас он не был похож на человека, прежде неизменно старавшегося всем во всем угодить. Слуга пододвинул стул, стоявший у камина, царапнув ножками по ковру, и уселся верхом, положив подбородок на спинку.
— В чем дело, Пенфелд? Мы едва знакомы… — выдохнула Эмили, удивленно округлив глаза.
— Верно, — охотно согласился слуга, нисколько не смутившись, — и пришла, видно, пора познакомиться поближе. Я родился в доме на Тенант-стрит, второй по старшинству из пятнадцати детей, трое из которых умерли во время родов. Мой отец дубил кожи, а мать была просто пьяницей. Ваш покорный слуга снискал в округе известность под весьма нелестным прозвищем Пенсовик, что может означать только одно: у меня был каждый пенс на счету. Старшая сестра умерла в возрасте пятнадцати лет от туберкулеза. Еще не остыло ее тело, как я уже мчался со всех ног в галантерейный магазин на Бонд-стрит, специализировавшийся на мужском белье, чтобы заполучить место, освободившееся после смерти сестры. Между прочим, именно в этом магазине я встретил джентльмена, позднее ставшего моим первым господином.
Эмили кивнула. Все сказанное Пенфелдом было понятно, его поступки логичны. Чему удивляться? Амбициозный парень не стал зря терять времени, хладнокровно воспользовался представившейся возможностью, чтобы улучшить свое положение. Все правильно. Ему хотелось самостоятельности, твердо встать на собственные ноги. Такие качества Эмили уважала.
— Вскоре я обнаружил, — продолжал Пенфелд, — что быть слугой или, как принято говорить, по-джентльменски обслуживать джентльменов означает жить более цивилизованной и во всех отношениях более приятной жизнью, а к тому же за это неплохо платят.