— Вы не торопитесь, выслушайте все по порядку. В амбар огонь перешел из вашего дома. Так и пошло…
— Что, дом тоже сгорел?
— Да, и амбар, и конюшня, и лошади погибли, и собака ваша, и нож сломался.
— Откуда взялся огонь в доме?
— От свечи.
— Ты сумасшедший! Ведь у меня столько ламп, которые я привез из Ташкента. Откуда взяться свече?
— Хозяин, вы удивляете меня! Разве лампы, а не свечи жгут у изголовья усопших? Придут духи предков и не найдут места в тени. Ведь специально ставится яблоневая ветка в чашку с водой. Духи садятся на ветку, отдыхают, затем начинают играть с прыгающей тенью свечки.
Мои придурковатые слова вконец изнурили хозяина. Затем, как бы не желая слушать меня далее, он тихо, со страхом спросил:
— Кто же умер?
В это время я напустил на себя такую скорбь, поднял такой рев… Только потом, чуть успокоившись, сказал:
— Ваш младшенький Бурибайвача полез на дерево за птенцом и сорвался. Только раз воскрикнул: «Папа!» — и отдал душу аллаху.
Не знаю, слышал ли бай мои последние слова, но он поднял пиалу и разбил о свою голову, начал рвать бороду и реветь.
Я ревел вместе с ним. Через некоторое время я перестал, он замолк тоже. Бай не выдержал больше и свалился без чувств…
Тут же я пустился наутек, сознавая, что побои плеткой еще остаются за ним. Через час после меня на буланом скакуне, весь растрепанный и грязный, с воплем въехал в свой двор и бай. Домашние, услышав вопли, подумали, что пришла беда, и тоже с ревом вышли ему навстречу.
Все обнимались и старались перекричать друг друга. Успокоившись, стали спрашивать друг у друга, что же случилось. Выяснилось, что ни собака хозяина, ни лошадь не подохли, и усадьба не сгорела, и нож не сломался.
Тут и сын Бурибай выбежал навстречу к отцу.
В тот день я совсем не показывался. На следующее утро меня отыскали и потащили к баю. Для начала я получил двадцать плеток.
— Эй, собачий сын, что ты натворил, как ты посмел меня обманывать? — кричал он.
— Ведь в самом начале мы с вами договорились, почтенный хозяин, и я предупреждал вас, что время от времени буду говорить неправду.
— Ах ты проклятый! Сын проклятого! Так можно здорового человека на тот свет отправить. Сгинь с моих глаз, лгун, проклятый аллахом! Чтоб куска хлеба ты не видел, чтоб сдох ты, бездомный! Гоните этого лгуна и паршивца отсюда!
Несмотря на свое изгнание, перед уходом я потребовал от бая заплатить мне за труд. Все-таки я на него поработал месяц и девятнадцать дней. Он приказал выдать мне два пуда гнилых яблок, но удержал двадцать две копейки.
Так я снова оказался на улице и пустился в путь.
Встреча с Аманом
Опять начались скитания. Всеми гонимый, как кукушонок без родного гнезда, я шел в сторону Сарыагача.
В степи вдалеке я увидел юрту и зашагал по направлению к ней.
Подошел к юрте, попросился на ночлег. Сначала меня окинули подозрительным взором, потом все же впустили. Может быть, увидев за моей спиной такую ношу, хозяин заподозрил нехорошее. В юрте было много детей, и я, развязав мешок, достал каждому по два яблока. Дети были в восторге. Они меня угостили верблюжьим молоком и даже, разломив лепешку, положили ее передо мной. Потом я убрал мешок в изголовье и заснул глубоким сном.
Встав на рассвете, я попрощался с хозяевами юрты и ушел. Куда бы я ни пришел, всюду оказывался на базарной площади. И как назло, в тот день и в Сарыгаче был базарный день. Тут и без меня хватало торговцев яблоками.
— Подходи, народ, не пожалеете. Кто съест мое яблоко, меда не захочет! — кричал я и к обеду распродал все.
Подсчитал выручку. Оказалось, всего один рубль и двадцать пять копеек. Деньги я завернул в поясной платок.
Говорят: «Денег много — горя мало». Я хожу по базару и прицениваюсь к нужным и ненужным товарам. Приценился было к жестяной миске. Видимо, дал мало — хозяин обругал не только меня, но и моих предков. Потом стал прицениваться к пальто с меховым воротником, но торговец мне даже не ответил.
Когда на скотном базаре приценивался к барану с закрученными рогами, похожими на чалму учащихся медресе, я заметил знакомую физиономию.
Кто это? Где я видел его? Бараньи глаза под запыленными ресницами мне были очень знакомы. Его лицо, словно кошма, вобравшая в себя пыль; казахский чекмень; на голове вывернутая наизнанку шапка и большая палка с загнутым концом.
Я от него не отрывал глаз. Он также все поглядывал в мою сторону.
— Аман!! — вдруг закричал я.