Мы кинулись в объятия друг другу, начали расспрашивать о житье-бытье.
Я поведал ему все, что пережил. Мое повествование закончилось тем, что я погремел монетами в кармане.
Он тоже стал рассказывать о себе.
Еле сбежав от пастухов, которым мы вздумали помочь похоронить покойника, он блуждал по кишлакам, чтобы замести следы, кормился подаяниями и через семнадцать дней оказался в Чимкенте. Там он надеялся найти дядю, но, как выяснилось, тот давно уже покинул белый свет. Тогда Аману пришлось наняться пастухом к баю-скотоводу, который обещал ему за год службы дать одну телку, двух ягнят и одну козу. «Аллах даст, они расплодятся, и стану я таким же богачом, как мой хозяин», — думал он.
Сейчас Аман пригнал стадо своего хозяина на базар, чтобы выгодней продать здесь.
Мне пришлось по душе занятие Амана.
— Дорогой друг, скажи своему хозяину, пусть и меня возьмет пастухом. Я бы служил ему верой и правдой, — стал я умолять Амана.
— Ладно, когда дойдем до Коктерака, поговорю с хозяином, — согласился он.
До самого вечера я помогал Аману погонять стадо. В Сарыагаче, оказывается, лучше покупают коз, чем баранов.
Козы были все распроданы, а семьдесят три барана вернулись с базара.
К вечеру хозяин сел на своего иноходца и сказал Аману:
— Кажется, твой дружок хороший малый, быстроногий. Не так уж мало мы продали с его помощью. Вы с товарищем завтра утром гоните баранов в Коктерак на базар. Я поеду раньше.
Мы заперли баранов в сарай, поужинали и прилегли отдохнуть.
На рассвете, когда месяц стоял высоко, мы, свистя и покрикивая, погнали стадо в сторону Коктерака.
Овца, оказывается, страшно глупое животное. Только козы могут быть путеводителями стада овец. Без коз они бредут туда, куда смотрят их глаза.
У нас же не было ни одной козы. Так и бредем. Степь. Лунная прохладная ночь. Время от времени блеяли овцы. Справа над нами гудели телеграфные провода, протянутые вдоль железной дороги. В это время жизнь мне показалась прекрасной, и я во весь голос затянул песню.
— Пой, дружок, пой! — сказал Аман. — Давненько я уже не слышал песни.
От этих слов друга я еще больше воодушевился, запел еще громче. Мне захотелось, чтобы задрожали края неба, запрыгали звезды.
Овцы упрямились, но шли вперед вдоль железной дороги. Мы уже приближались к какому-то небольшому кишлаку. Показались низкие глиняные заборы. Когда наша дорога сошлась с железной дорогой, мы погнали стадо по шпалам.
— Вот удовольствие тем, кто катается на поезде! Если бы и мы поехали далеко-далеко! — сказал Аман, мечтательно глядя на рельсы.
— Не говори, друг! Вот если бы раздобыть мешок денег и поехать куда захочется… Съездить в Каунчи, в Туркестан, в Чиназ, в Москву, чтоб тебе никто не смел и слова сказать. Вот было бы здорово!
Так мы шли, мечтая и разговаривая о путешествиях в далекие края, о поезде.
Поезд будто только ждал наших слов, и вдали показались два огненных глаза. «Вот мы сейчас полюбуемся им!» — обрадовались мы.
Аман согнал стадо с пути. Поезд подошел совсем близко. Это был длинный состав из красных вагонов, прицепленных не к одному, а сразу к двум паровозам. Паровозы, будто предупреждая нас об опасности, один за другим прокричали по три раза.
Овцы наши бросились врассыпную, словно увидели волка. Я тоже страшно испугался, чуть сердце не лопнуло.
Поезд грохотал, наводя на нас ужас. Вот промчался последний вагон. За ним сверкнули, словно глаза шайтана, два красных огонька. От такой кутерьмы на дороге поднялась густая пыль, которая рассеивалась только где-то в небе. Ничего нельзя было разглядеть. Овцы сильно перхали.
— Н-но, проклятые, но-о! — кричал Аман плаксиво.
— Где ты, Аман? — спросил я.
Аман не отвечал, он был занят овцами. Когда пыль начала оседать, мы еле разглядели друг друга.
— Где же овцы? — спросил Аман.
— Где овцы? — повторил я.
От стада ничего не осталось, кроме пяти-шести хромых и суячных овец, прижавшихся к забору и приготовившихся при малейшем звуке перепрыгнуть через него. Обалдевшие от паровозного гудка, необузданные овцы попрыгали через забор и бросились врассыпную. Аман размотал вокруг пояса веревку, и мы связали оставшихся овец. Затем начали искать остальных. Найти их было так же трудно, как ночью на черной кошме найти черного муравья. Около трех часов продолжались наши поиски. Пять овец мы обнаружили у кургана, у забора — три, несколько — в зарослях. Приволокли их и связали с остальными. Наконец совсем выбились из сил. Сосчитали овец. Не хватало еще семи. Мы оба с ног до головы были покрыты густой пылью, только глаза Амана блестели, как две бусинки.