— Когда дошли до Суфи Аллаяра[14], я сбежал.
— Вот как?! Ай-ай-ай! На самом интересном месте сбежал. Ты хотел сбежать от «Ада», сынок?
— Да.
Старик стал напевать оду «Ад» Суфи Аллаяра.
Я решил отделаться от старика:
— Отец, подержите узел. Я хочу напиться. Очень пить хочется.
Старик вздрогнул.
— Ах! Пить захотел? Что у тебя внутри, жир кипит? Ты что, колбасу из конины ел? Идем, идем, чай у меня попьешь. Вот бесенок, даже мурашки пошли по спине. В осеннее утро даже руки помыть боишься, а он с утра натощак хочет пить ледяную воду. О аллах, что ты, от уток, что ли, произошел, несчастный?
Старик шел и все бранил меня. У обрыва мы повернули в тесный переулок и остановились у ворот ветхого домика.
Я, озираясь, остановился.
Старик оглянулся:
— Ты что пятишься назад, заходи! Это не бойня и не медресе. Вот тут-то и сказывается твоя темнота.
Боясь, осторожно вошел я в почерневшую от копоти дверь. От едкого дыма защипало в глазах. Среди домашнего скарба на сундуке стоял небольшой грязный самовар и чадил. Посреди комнаты на сури[15], поджав под себя ноги, сидели шесть человек. В жаровне пылал огонь. Вокруг огня стояли треснувшие и небрежно склеенные чайники. Хотя на улице давно светило солнце, здесь еще продолжала гореть семилинейная лампа с закоптевшим стеклом.
Из отверстия в стене, заклеенного промасленной бумагой, падает тусклый свет. Над лампой склонился человек средних лет, с обросшей кудлатой пожелтевшей бородой. Он, нацепив очки, читал толстую книгу. Остальные в разных позах сидели вокруг него и слушали.
Нашему приходу очень обрадовался человек, который сидел у очага и помешивал угли.
— Сам дедушка Ходжи пришел! Спросим у него, — сказал человек в тюбетейке.
Читавший книгу поднял голову:
— Ходжи-бобо, тут нам не совсем понятна одна вещь. В книге написано, будто во время кровавого боя в хорасанских степях Насирусайя́р ударил по голове Абу́ Муслими́ булавой, которая весит девяносто шесть тысяч батманов. Скажите нам, Абу Муслими ушел в землю по колено или по пояс? Когда мы читали в прошлом году, говорилось, ушел по колено, а сейчас читаем — по пояс.
— Верно то, где написано по колено, — ответил старик Ходжи. — Потому что истинный богатырь бьет три раза. С первого удара вгоняет противника в землю по колено, вторым ударом — по пояс, третьим, — по плечо.
— Истина всегда на вашей стороне, хозяин, — сказал худощавый мужчина, сидевший в глубине комнаты.
Ходжи-бобо взял у меня узел с лепешками и стал складывать на сундук, где стоял самовар. Он положил восемь лепешек на поднос, посыпал сверху изюмом и джидой и роздал сидящим. Потом и сам присел к ним. Я же оставался стоять у двери.
— Эй, — крикнул мне дед Ходжи, — что стоишь, словно лопата, приставленная к стене? Поздоровайся с людьми и проходи сюда!
— Салям алейкум! — поздоровался я и, смущаясь такого общества, неловко подошел к ним.
Ходжи-бобо усадил меня рядом с собой. Мне тоже дали лепешку с сухими фруктами и чай.
— Ешь лепешку, прожевывай хорошенько, пей чай. Ты не строй из себя важного господина.
Люди, собравшиеся здесь, не церемонились. Каждый пил из своего чайника чай и ел свою лепешку с изюмом: никто из них друг друга не угощал.
Худощавый человек в синей чалме спросил у Ходжи-бобо по-персидски:
— Кто этот мальчик?
— Я его встретил в пекарне. Это один из тех, кто считает, что у нас в городе не хватает сирот и бродяг, и решил увеличить их число. У него руки и ноги ловкие, язык острый, челюсть, по-моему, цела. Будет вам прислуживать.
— Очень хорошо. Благодарение аллаха вам, Ходжи-бобо!
Все стали благодарить старика.
Оказывается, дом Ходжи-бобо был местом сборища курильщиков опиума. Значит, я здесь должен подносить им чай, заполнять табаком кальяны, быть на побегушках у Ходжи-бобо. Здесь тепло, забав достаточно. Чем не забава эти сидящие здесь одурманенные люди? Главное, я буду сыт, не буду скитаться и мерзнуть. Ташкентская зима пройдет быстро. Может быть, за это время мне удастся накопить хоть немного денег.
Чаепитие еще не было закончено, а тот худой и черный человек уже встал со своего места.
— Сегодня базарный день, надо пойти пораньше открыть лавку, — сказал он.
Я внимательно взглянул на его лицо, когда он надевал кауши с загнутыми носами. У него меж бровей было красное родимое пятно величиной с бухарскую монету. Когда он ушел, я спросил у Ходжи-бобо:
— Дедушка, кто этот человек?