Я сел в углу и горько заплакал. Воцарилась тишина. Меняла ушел на базар. Мулла Салим сел мастерить бумажные цветы на свадьбу какого-то бая. Ходжи-бобо ушел к себе.
С этого дня Султан-Курносый ни разу не приходил в нашу чайхану.
Все стало на свои места, только подозрение с меня не снималось.
Однажды, когда курильщики опиума вышли погреться на солнышко, на них упали два дерущихся кота.
Людям показалось, что на них напали тигры, и у них от страха чуть желчные пузыри не полопались.
Все дело в том, что посетители опять подумали, будто это мои проделки. Ничего нет хуже, когда на тебя напраслину возводят. Я решил во что бы то ни стало бежать отсюда. Но денег, которые дал мне индус, было недостаточно.
Утром я вскочил и вышел во двор, умылся и поставил самовар. Проснулись мулла Салим и индийский меняла.
Я протер чайник и поставил рядом с самоваром. Все было готово к приходу Ходжи-бобо. Он не заставил себя ждать и вошел, напевая что-то и покашливая.
— Ассалям алейкум, джигит! — поздоровался он со мной.
— Самовар кипит, Ходжи-бобо. Если дадите чаю, заварю.
Он отыскал в связке ключ от ящика и направился отпирать его. Ящика на месте не было.
— Ия! — удивился Ходжи-бобо. — Ты ящик клал под голову? Молодец, сынок, молодец.
— Нет, Ходжи-бобо, я не клал его под голову. Поищите лучше.
— Что-что?.. — Глаза Ходжи-бобо стали круглые. — Мулла Салим, а вы не видели?
— Вчера вечером видел: вот здесь стоял.
— Здесь его нет, — ответил Ходжи-бобо чуть не плача. Потом взглянул на меня. — Эй, несчастный, а ну подумай хорошенько: может, ты убрал куда?
— Нет, Ходжи-бобо, я не трогаю ваши вещи. Поищите лучше.
— Он же не птица, чтобы мог улететь куда-нибудь. И не жаба, чтоб уйти в какую-нибудь дыру. Найди сейчас же, проклятый! Грешно шутить со старшими.
— Разве я с вами шутил когда-нибудь, Ходжи-бобо?
— Заходил сюда кто-нибудь после меня?
— Даже птичка не залетала.
Тут началась суматоха. Ходжи-бобо закрыл дверь чайханы и стал переворачивать все вещи. Он даже заглянул под одеяло и в самовар. Потом он взял щипцы и два раза прошелся по моей спине. Я заплакал. Наконец все устали. Ходжи-бобо сел на свое место и зло посмотрел на меня.
— Эй, проклятье твоему отцу! Что стоишь, как жалкий веник? Говорят: «Если выкормишь маленького ягненка, будешь салом сыт, если сироту — кровью захлебнешься». С тех пор как ты, несчастный, поселился в моем доме, — одно невезенье. Если ты этот ящичек отнес куда-нибудь — пока не поздно, верни, и разговор на этом будет закончен. Но знай, я могу подать в суд и семь шкур с тебя сниму.
— Нет, Ходжи-бобо, — сказал я со слезами на глазах, — раньше я вас вызову к казию. Вот уже четвертый месяц я служу у вас и заработал только вот эти опорки и старый колпак. Несмотря на то что я сирота, вы обижаете меня и бьете. За службу вы не платите. Где это писано: в каком шариате, в каком законе? Нет, это я вас вызову к казию.
Слушая мои слова, Ходжи-бобо даже задрожал:
— Ах так? Пусть и соль в моем доме не пойдет тебе впрок! Вот как заговорил… Сгинь сейчас же! Чтоб ноги твоей здесь не было. Если я тебе что-то должен, получишь на том свете. Такова воля аллаха!
— Оставьте, Ходжи-бобо, — сказал мулла Салим, видно боясь большого шума. Потом обратился ко мне: — Ты тоже прикуси язык. Лучше скажи, кто мог взять этот ящик.
Индийский меняла сидел молча; ему, видимо, было жаль меня. Он поглаживал бороду и плакал.
— Бедный мальчик! Проклятое сиротство! Ходжи-бобо, я заплачу вам. Сколько дать?
— Да оставьте свои «сколько»! — прервал его грубо Ходжи-бобо и обратился ко мне: — Скажи, на кого ты думаешь?
— Трудно наговаривать на других, но думаю, что это дело рук того курносого, который приводил полицейских. Он сейчас ненавидит вас и муллу Салима. И поэтому решил насолить.
— Гм, значит, так? Проверим. Он никуда не денется.
Поздним вечером я собрал все свои деньги, спрятанные под одеялом, и стал зашивать под ворот халата.
Тут надо мной выросла фигура Салима-муллы.
— Что ты тут делаешь, сынок?
— Выгнать вы меня выгнали… Хотите, чтоб я такой драный вышел на люди? Надо же кое-где залатать!
— Я все хотел тебе бумажного змея смастерить. Нет китайской бумаги. Не везет тебе. — Потом шепотом добавил: — Ночи сейчас лунные, не жди утра. Попрощайся и иди. Ходжи-бобо согласен. Ему больше нравятся люди, на которых он не тратится.
Я понял «доброту» Салима-муллы, который заботился не обо мне, а в первую очередь о Ходжи-бобо.