Наконец он нашел нужную страницу. Вот его фамилия. Напротив нее жирная двойка. Схватил ручку со стола. А чернила где?.. Ну, теперь…
Пятерка получилась тоненькой и хилой. Но исправлять уже не было времени. Внизу в коридоре, послышались голоса. Дима с молниеносной быстротой превратил Сережкину единицу в четверку, захлопнул журнал и выбежал из учительской.
Кто-то подымался по лестнице, учащенно дыша. Наверное, Эмилия Львовна. Дима тихонько, на цыпочках, отошел в глубь коридора и прижался к стене. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, его удары слышны по всей школе.
Эмилия Львовна, наконец, поднялась на второй этаж. Она подошла к учительской и открыла дверь. Луч света осветил часть темного коридора и снова исчез.
Она ничего не заметила. Ура!..
Через несколько секунд Дима уже был на улице. Сережка поманил его из-за будки телефона-автомата.
— Сюда!.. Ты знаешь, в школу пришел директор, — выдохнул он, когда Дима подошел поближе. — Я так испугался… за тебя… Ну как, сделал? — Его маленькие глазки сузились в щелки.
— Сделал, — с напускной небрежностью ответил Дима.
— И единицу исправил?
— Я же, кажется, сказал…
— Вот это здорово! Дима, ты настоящий герой!
Дима почувствовал прилив бурного веселья. Он принялся подробно рассказывать о своих приключениях в учительской, громко смеясь и жестикулируя, как человек, избежавший опасности и переживший большое нервное напряжение.
— Она, понимаешь, наверх… Я, понимаешь, шмыг… Ну, думаю, все! Но тут, понимаешь…
Сережка шел рядом, согласно кивая головой, и умильно посматривая на Диму своими мышиными глазками. А тот все рассказывал и рассказывал, упиваясь собственной храбростью. Нет, какой он все-таки решительный и смелый. И Сережка замечательный парень — как он этого раньше не замечал! И вообще все кругом так хорошо, так чудесно.
И велосипед… Ха-ха!
Но приподнятое настроение исчезло довольно быстро. Уже на пути домой Дима почувствовал беспокойство. Сначала оно шевелилось где-то глубоко внутри, возбуждая смутное недовольство. Потом впилось этакой тонюсенькой иголочкой, вроде той, с помощью которой зубной врач тянет нерв из больного зуба пациента, и стало сверлить, сверлить…
Во дворе мальчишки играли в футбол. Дима включился в игру, бегал вместе со всеми за мячом, азартно кричал «тама!», хотя до ворот не хватало по крайней мере еще метра три. Он вспотел, устал, но беспокойство не проходило. Оно сверлило по-прежнему, неотрывно, надоедливо, словно комар, жужжащий возле уха.
Года три назад Дима отобрал у маленькой девочки великолепный разноцветный леденец на палочке. Девочка заревела, а Дима побежал за сарай и стал торопливо пожирать добычу. Но по мере того, как исчезал леденец, возникало неприятное ощущение. Это не было чувство страха перед неизбежным наказанием, а что-то совсем другое. Дима чувствовал себя неловко, нехорошо. Руки липкие, противные. Пальцы с трудом отдираются друг от друга. Во рту приторная сладость…
Что-то похожее Дима испытывал и теперь. Почему же? Этого он никак не мог понять. Пятерку себе поставил? Ну так что тут особенного? Ведь географию он знает хорошо. Двойка — просто несчастный случай. Не терять же из-за нее велосипед!
Но где-то глубоко внутри по-прежнему сидело неотзязное беспокойство. Липкие, вымазанные в сладости руки Дима в тот раз отмыл под краном. Но от того, что он ощущал сейчас, никак нельзя было избавиться. И если бы не мысль о велосипеде, то он, наверное, уже сожалел бы об этой злосчастной пятерке.
…Утром Сережка встретил Диму угодливо-нахальной улыбкой.
— Как спалось? — спросил он, заговорщически подмигивая.
— Отстань! — неожиданно резко сказал Дима и сунул ему под нос кулак.
Сережка, трусливо заморгав ресницами, отодвинулся на другой конец парты.
На уроке географии Степанида Андреевна первым долгом посмотрела, как учился класс во время ее болезни. Щуря близорукие глаза, она водила пальцем по журналу:
— Иванов — четверка… Так, хорошо. Нартов — двойка? Что ж это ты, Дима, а? Ведь у тебя опять в четверти тройка будет… Подготовься хорошенько сегодня, а завтра я тебя спрошу по всему материалу.
Учительница снова склонилась над журналом. Дима нетерпеливо ждал. Сейчас она увидит пятерку, сейчас…
— Николаев — пятерка, — с ноткой удивления в голосе произнесла Степанида Андреевна. — Вот уж чего не ждала, того не ждала. Молодец, Николаев!.. Нахорошев — четверка. Паутов — тройка…
У Николаева пятерка? Это новость. Ведь его, кажется, уже давно не вызывали… А почему Степанида Андреевна не сказала про Димкину пятерку? Неужели все раскрылось? Не может быть! Просто она не заметила. Надо ей сказать.