Для работы с лошадьми ему требовалось стопроцентное внимание. Разве это не интересно? Лошади требовали такого огромного напряжения, что человек абсолютно забывал о себе.
Тернер понял, что по-настоящему он начал дрессировать лошадей только после смерти своих родителей. Это помогало ему забыть о боли. А когда уехал Ник, он начал работать еще усерднее. Он не понимал тогда, убегал ли он от себя или старался излечиться от боли.
Но еще несколько дней назад он не задавал себе подобных вопросов.
Тернер долго старался не обращать внимания на громкий шум, но самолетик Генри продолжал назойливо жужжать у него над головой, как будто ждал, когда Тернер помашет ему рукой.
Тернер знал Генри и представлял, что сейчас тот, как бы случайно, положил свою толстую руку на бедро Шейлы. А зная ее, хотя он не мог этого утверждать наверняка, мрачно напомнил себе Тернер, он понимал, что она чертовски вежлива, чтобы попросить его убрать руку.
Пусть ждут, пока он помашет им. Скорее ад замерзнет.
Тернер вдруг вспомнил, что Даниэлла и Ники тоже были в самолете. Он представил, как они прижались носами к оконному стеклу и изо всех сил махали ему. Ну что он мог поделать! Тернер помахал им рукой.
— Привет.
Тернер подскочил от неожиданности и напугал жеребенка, который резко отпрыгнул в сторону.
— Извини.
— Я не слышал шагов…
— На самом деле мы сильно шумели. Ты был очень сосредоточен на своей работе.
Он понял, что до сих пор хмурится, и постарался успокоиться.
Самолет снова прожужжал у них над головой. Шейла помахала ему рукой.
— Я думал, что тебе там понравилось. — Он показал на самолет.
— Дети собирались полетать. А я терпеть не могу самолетов. Меня укачивает.
— Правда? — Он пытался скрыть свою радость.
— Что ты делаешь?
— Я приучаю лошадь к поводьям.
— Если не ошибаюсь, ты вчера мне рассказывал об этом, но не могу точно вспомнить, что именно.
— Это помогает им привыкнуть к уздечке. Так они учатся доверять мне. Жеребенок начинает понимать, что все, что я прошу его сделать, не причинит ему вреда.
— Кто это?
— Ники зовет его Мармелад.
— А как ты его зовешь?
— Ты будешь смеяться…
— Ну, давай же.
— Подкова, — пробормотал он.
Тернер взглянул на нее и заметил, что Шейла с трудом сдерживает смех. Он обратил внимание, что она чудесно выглядит.
Шейла улыбнулась ему.
— Мне больше нравится Мармелад.
Он рассмеялся в ответ.
— Мне тоже.
— Покажи мне, чем ты занимаешься.
— Это не так уж интересно.
— Но тебе же это нравится.
Разве он мог что-то возразить? Тернер подобрал две длинные и толстые веревки и прикрикнул на лошадь, которая послушно двинулась вперед. Он заставлял жеребенка поворачивать направо и налево и сам был приятно удивлен, когда жеребенок, услышав его команду, сразу перешел на рысь и осторожно остановился, когда Тернер крикнул: «Тпру, стой».
— Все это очень интересно, — сказала Шейла. — Ведь когда я его впервые увидела, он был совсем диким.
— Он просто обожает овес, — сказал Тернер, пытаясь казаться скромным, и ласково почесал нос Мармеладу. — Но зато он все схватывает на лету. Хороший конь.
— Я тут подумала… — Внезапно Шейла застеснялась. Она опустила глаза и уставилась на свои теннисные тапочки.
— Что?
— Если бы ты захотел… — Она по-прежнему разглядывала свои теннисные тапочки.
— Что? — спросил он, и его глупое сердце забилось как сумасшедшее.
— Мы снова могли бы вместе отправиться на прогулку верхом. Я взяла с собой ланч. Но если ты занят, я пойму.
Он пристально смотрел на нее. Шейла взяла с собой ланч и приехала сюда одна. Она специально отказалась полетать на самолете, и это все вранье, что ее укачивало в самолетах.
Шейла просто хотела быть вместе с ним, как он хотел быть с ней.
Тернер спросил самого себя: почему же, черт возьми, он убегал? Почему не попытался понять, что с ним происходит и будет ли он все-таки в ближайшее время заказывать рояль? Он спрашивал себя: снес бы он эту стену, чтобы занести в дом рояль?
— Я с удовольствием прокачусь вместе с тобой, — ласково сказал Тернер.
Шейла улыбнулась ему чудесной улыбкой, от которой ее глаза приобрели изумрудный оттенок.
Тернер одним прыжком очутился около нее и приподнял ее подбородок. Ее глаза казались ему огромными, а губы пленяли своей свежестью и мягкостью. Она звала его.
Он сдался и почти совсем забыл о сдержанности.
Но осторожность все-таки взяла верх, он неуверенно буркнул:
— Мне кажется, мы торопимся.
Именно в этом он обвинял Ника, когда тот встречался с Марией.
Неужели это не сон? — подумал он. Ты знаешь эту девушку всего неделю!
— Торопимся? — прошептала Шейла. — А я думала, что в этом штате нет ограничения скорости.
И тогда Тернер не выдержал. Он жадно впился в ее губы, наслаждаясь их чудесным вкусом, и вдруг ощутил, как жизнь снова начинает бурлить в его замерзшей душе.
Собственные чувства испугали его, и Тернер отшатнулся от нее.
Он должен сам управлять этой ситуацией. Шейле пришла в голову неплохая мысль прокатиться верхом, съесть ланч и поближе узнать друг друга.
Тернер, которому казалось, что все происходило слишком быстро, сказал:
— Но ведь нельзя в середине зимы в Монтане рушить стены в доме.
— Что? — озадаченно спросила Шейла.
Тернер расхохотался. И от этого веселого смеха его душа начала оттаивать и переполнилась новыми, неведомыми ему ранее чувствами, как переполняется водой ручей, перекрытый плотиной, грозя в любой момент выйти из берегов.
— Ничего. Давай оседлаем лошадей. — Он протянул ей руку.
Ее рука послушно скользнула в его ладонь, так, будто была создана для этого. У этой девушки была мягкая шелковистая кожа, но у нее оказалась твердая хватка.
К его горлу снова подкатил комок.
В то утро Шейла пробудилась ото сна на огромной красивой кровати в спальне Эбби и пожалела, что спала не в палатке.
Вчера она проснулась раньше всех и могла сколько угодно разглядывать Тернера, спавшего в своем спальном мешке.
Он был великолепен. На его безмятежном лице темнела отросшая за ночь щетина, а губы слегка шевелились во сне. Шейла заставила себя встать и пойти сварить кофе. Она боялась, что не сможет противостоять желанию прикоснуться к нему.
А теперь она проснулась всего в каких-то двадцати с лишним милях от него, в доме его сестры, но непреодолимое желание прикоснуться к нему, быть с ним рядом оказалось таким же сильным. Нет, оно стало даже сильнее.
Шейле очень нравилась Эбби, она обожала детей и до упаду хохотала над шутками Питера. А красавец Генри смотрел на нее взглядом, который говорил о том, что он стремился разбудить в Эбби другие чувства, нежели радость и желание веселиться и хохотать.
Но, по правде говоря, Шейла не хотела тратить на них ни секунды своего драгоценного времени, ведь у нее в запасе оставалось всего десять дней. Она жаждала с головой окунуться в омут своих новых, необычных чувств, до конца пройти этот путь, чтобы никогда не жалеть о том, что могло бы произойти, если бы не ее неуверенность и страх.
Эбби и Генри уговаривали ее полететь на самолете.
— Думаю, мне лучше заняться работой над следующим циклом песен, — без всякого энтузиазма откликнулась Шейла.
Эбби посмотрела на нее тем особенным взглядом, к которому Шейла уже начала привыкать. Этот взгляд говорил, что Эбби знает гораздо больше самой Шейлы о ее чувствах.
И когда Генри ушел, Эбби сказала ей:
— А почему бы тебе не провести сегодняшний день с Тернером?
— О! — воскликнула Шейла, ощутив, как кровь постепенно приливает к лицу, выдавая ее смущение предательским багровым румянцем. Заметив довольную улыбку на лице Эбби, Шейла почувствовала себя так, будто ее мысли высветились на экране компьютера. — Я действительно не могу.
— А почему нет?
— Он очень занят. И потом это будет выглядеть слишком нахально с моей стороны.