Король часто встречался в ее доме со своими добрыми дружками-приятелями, а чтобы никто его не видел, приходил туда по ночам, тайком. Но поскольку Людовик был подозрителен и боялся засады, он дал Николь самых злобных собак из своей псарни и стражников, готовых разорвать любого без предупреждения, и признавали эти псы только Николь и короля. Когда Его Величество входил в дом, Николь выпускала собак в сад, дверь в дом закрывалась крепкой решеткой и надежными запорами, король прятал ключи в свой карман, чувствовал себя в полной безопасности и, не боясь ни измены, ни предательства, как хотел забавлялся, проказничал и устраивал розыгрыши. В такие ночи кум Тристан наблюдал за соседними улицами, и тот, кому взбредало в голову после заката прогуляться по набережной, если не было у него на ту прогулку королевского дозволения, очень быстро оказывался в положении того несчастного, что с веревкой на шее благословляет прохожих своими пятками.
Сверх того, Людовик посылал своего куманька за потаскухами для своих приятелей или за людьми, которые могли бы принять участие в забавах, придуманных его дружками да Николь. Турские жители всегда с готовностью служили Людовику, а король приказывал им помалкивать, вот почему о времяпрепровождении короля стало известно только после его смерти.
Игра «Поцелуй меня в зад» была, как уверяют, придумана сим славным государем. И пусть мне придется отвлечься от основного предмета этого рассказа, я объясню вам, что это такое, потому что игра сия доказывает, сколь веселым и разносторонним нравом отличался наш король.
В Туре жили три скупца: первым среди них был довольно известный мэтр Корнелиус. Второго звали Пекар. Он торговал украшениями, мраморной бумагой и разными безделицами для церкви. Третий, по имени Маршандо, был очень богатым виноградарем. Последние два туренца, несмотря на скупость свою, стали родоначальниками добропорядочных семей. И однажды вечером, будучи у Бопертюи, король выпил, пошутил и еще до вечерни помолился в молельне госпожи Николь, пришел в прекрасное расположение духа и обратился к куму своему Лёдену[54], кардиналу Лабалю[55] и старому Дюнуа[56], который в ту пору еще не совсем раскис:
— Пора позабавиться, друзья мои! Думаю, мы повеселимся, коли поглядим, что станет со скопидомом, ежели показать ему мешок золота и не дать его заграбастать! Эй, кто-нибудь!
Тут же явился слуга.
— Ступай за моим казначеем, пусть немедля принесет шесть тысяч золотых, да пошевеливайся! Потом именем короля хватайте и тащите сюда моего друга мэтра Корнелиуса с Лебяжьей улицы, Пекара и старого Маршандо.
Засим они продолжили пить и серьезно обсуждать вопрос о том, какая женщина лучше — с душком или со всех сторон помытая, худая или в теле, и, поскольку там был цвет учености, решили, что лучше та, что принадлежит мужчине вся, подобно блюду с горячими мидиями, и ровно тогда, когда Господь пошлет оному мужчине благую мысль к ней приобщиться. Потом кардинал вопросил, что для женщины важнее: первый поцелуй или последний. На что Бопертюи отвечала, что последний важнее (потому как женщина знает, что теряет), чем первый, ибо тогда ей еще неведомо, выиграет ли она что-нибудь или нет. Вот во время этих и им подобных бесед, содержание коих история, к великому сожалению, не сохранила, принесли шесть тысяч экю золотом, что равняется сегодняшним тремстам тысячам франков, ибо, как верно замечено, все на свете мельчает. Король приказал выложить деньги на стол и подать больше свету, и золото засверкало точь-в-точь как невольно загоревшиеся глаза королевских сотрапезников, кои рассмеялись, друг на друга глядючи, хоть и было им не до смеха. Долго ждать не пришлось, слуга привел бледных и до полусмерти перепуганных скупцов. Один лишь Корнелиус, который хорошо знал королевские причуды, сохранял присутствие духа.
— Итак, друзья мои! — сказал Людовик. — Посмотрите на эти червонцы.
Трое скряг пожирали глазами золото, чей блеск, представьте себе, затмил даже адамант, сверкавший на груди Бопертюи.
— Это вам, — добавил король.
При этих словах скряги, хоть и не в силах были оторвать глаз от кучи золота, начали искоса поглядывать друг на друга, и гости скоро поняли, что эти старые обезьяны по части кривлянья всех превосходят, ибо физиономии у них стали почти так же забавны, как у кошки, лакающей молоко, или как у девицы перед свадьбой.
54
55
56