Она смеется, увлекает
Его с собою в будуар
И быстро мантию сменяет
На белый пышный пеньюар.
Царица, будучи кокоткой,
Прекрасно знала к сердцу ход.
К алькову царственной походкой
Она его, смеясь, ведет.
Вот он с царицей у алькова
Стоит, подавлен, потрясен,
Не ждал он случая такого,
Уж не с похмелья ль этот сон?
Она ж, полна любовной муки
И лихорадочно дыша,
Ему расстегивает брюки…
В нем еле теплится душа.
— Снимите, черт возьми, лосины!
Ну что стоишь ты, словно пень?! —
Орлов дрожит, как лист осины,
Совсем безрукий, как тюлень.
Хоть наш герой и полон страху,
Сильнее страха юный пыл.
Спустила Катя с плеч рубаху —
И в изумленьи он застыл…
И молодое тело, плечи,
Ее упругий пышный бюст,
Меж ног кудрявый ее куст
Сразили Гришу, как картечью.
Исчезнул страх. Застежки, пряжки
Остервенело Гриша рвет
И ослепительные ляжки
Голодным взором так и жрет
Звук поцелуев оглашает
Ее роскошный будуар.
Орлов елдак свой вынимает,
В груди горит желанья жар.
Его царица упреждает
И, неясной ручкой хуй держа,
Раздвинув ноги, направляет
Его в свою пизду, дрожа.
И, навевая страсти чары
Моей возлюбленной чете,
У изголовья милой пары
Амур кружился в высоте.
Амур, Амур! Немой свидетель
Неописуемых картин,
Скажи, не ты ли сцены эти
Нам навеваешь? — Ты один!
У всех племен, у всех народов
Любви поэзия одна,
И для красавцев и уродов
Она понятна и родна.
Перед Амуром нет различий,
Ни этикета, ни приличий,
Чинов и рангов — все равны!
Есть только юбка и штаны!
Однако к делу! Продолжаю
Описывать событий ход.
Зачем я, впрочем, называю
Событьем этот эпизод?
— Ой, ой! — Она под ним завыла. —
Поглубже, миленький, вот так!
Целуй меня! Ах, что за сила
Твой изумительный елдак! ,
Ну что молчишь? Скажи хоть слово!
— Да я не знаю, что сказать.
— Я разрешаю сквернословить.
— Сиповка, блядь, ебена мать!
— Ну что ты, Гриша, это грубо!
Нельзя же так, хоть я и блядь…
А все же как с тобою любо!
Как ты умеешь поебать!..
Тут, разъярившись, словно лев,
Набравшись храбрости и силы,
Григорий крикнул, осмелев:
— А встань-ка раком, мать России!
Любови служит хмель опорой.
Найдя вино в шкапу за шторой,
Орлов бутылку мигом вскрыл
И половину осушил.
И, выпив залпом полбутылки.
Орлов, неистов, пьян и груб,
Парик поправил на затылке
И вновь вонзил в царицу зуб.
Облапив царственную жопу,
Ебется, не жалея сил,
Плюет теперь на всю Европу
Такую милость заслужил.
Подобно злому эфиопу,
Рыча, как зверь, как ягуар,
Ебет ее он через жопу,
Да так, что с Кати валит пар.
Теперь Орлов в пылу азарта
Без просьбы Кати, как дикарь,
Отборного, лихого мата
Пред нею выложил словарь:
— Поддай сильней, курвята, шлюха!
Крути мандою поживей!
Смотри-ка, родинка, как муха,
Уселась на пизде твоей!
Ага, вошла во вкус, блядища!
Ебешься, как ебена мать.
Ну и глубокая пиздища!
Никак до матки не достать.
Орлов не знал, что Кате сладко,
Что он ей очень угодил,
Что длинный хуй, измяв всю матку,
Чуть не до сердца доходил.
Орлов ебет, ебет на славу.
О жопу брякают муде.
Ебет налево и направо,
Да так, что все горит в пизде!