— Дакота, забери у меня продукты. Мне еще нужно заехать за твоей сестрой.
По крайней мере, малышки с ней не было. Мысль о пожирании свежей, мягкой плоти возбуждала, но у меня хватало проблем и без путающейся под ногами мелкой пискли. Мои губы зашевелились, рот не поспевал за мыслями. Времени на план не было. Осталось импровизировать
Я встала и медленно открыла дверь, прислушиваясь к шуршанию пластиковых пакетов. Она была на кухне. Довольно далеко от ванной, но оттуда открывался весь коридор. Подняв голову, она бы увидела, как я вбегаю в комнату Дакоты. Там можно было выпрыгнуть из окна.
Времени на умывание не осталось. Я посмотрела на свою одежду на полу. Крови на ней почти не было, учитывая все случившееся. Я надела футболку и влезла в шорты так быстро, как только могла. Сунула бюстгальтер в задний карман, чтобы не оставлять улик, но, взглянув на стены, шкафчик и унитаз, поняла, что мои отпечатки повсюду.
Перед глазами закружились картины мрачного будущего. Проклятье.
Я не могла оставить место убийства в таком состоянии.
Сжав ножницы, я прислонилась к стене и выровняла дыхание, что бы руки не дрожали так сильно, а потом метнулась в комнату Дакоты — ее мать подняла голову на звук.
— Кто это? — спросила она.
Наверное, что-то заметила, но в коридоре было темно. Она приближалась, я слышала ее шарканье. Крепче сжала окровавленные ножницы. Ванная была перед спальней, в ней горел свет, а дверь стояла настежь. Я не слышала ничего похожего на крик ужаса, который сорвался с губ этой женщины. Кошмарный вопль убеждал, что есть вещи хуже смерти. Он прокатился по коридору, когда я на цыпочках вышла из комнаты, истекая кровью, занеся ножницы для удара, как балерина, готовая к последнему па.
Я шагнула ей за спину, когда она упала на колени, тихонько поглаживая мертвую дочь, словно хотела смахнуть окруживший их ужас. Ее прерывистое дыхание напомнило мне о том, как умирала Кейтлин. Это меня завело, страх превратился в адреналин, побег — в бой. Я приблизилась, вдыхая запах ее пота, от которого першило в горле. Повернулась, опустив руку, чтобы исподтишка вонзить ножницы ей в бок.
Когда я наклонилась, она обернулась и закричала.
Вопль напугал меня, и я отшатнулась вместо того, чтобы ударить. Она встала — воплощение отчаяния, слез и страха. Я попыталась подстроиться под нее. Затряслась, смаргивая слезы. Как и Дакота, я вся была в крови. Она не могла определить, что эта кровь чужая — не с первого взгляда. Я не хотела затягивать розыгрыш лишь чтобы мать Дакоты мне поверила и я смогла нанести смертельный удар.
— К-к-ким? — дрожа всем телом, спросила она.
— Помогите... — прошептала я. — Кажется... он... еще здесь.
Я ожидала, что включится режим сильного взрослого, но эту женщину сломало обрушившееся на нее горе. Она просто уставилась на меня, а потом повернулась к дочери и упала на колени в кровавую лужу, рыдая, трясясь и вопя. Словно Кейтлин в припадке, только в десять раз хуже. В ее глазах плескалось отчаяние, которого не было во взглядах моих жертв в момент смерти. Окажись мы в доме с маньяком, мать Дакоты ничуть бы не помогла. Ей даже не хватило ума набрать 911.
Я помедлила, наслаждаясь достигнутым. Говорят, нет трагедии страшнее той, когда мать переживает ребенка. Я сотворила это, подчеркнула боль зверской жестокостью. Страшно потерять дочь от рака или в аварии, по найти ее на полу ванной с кровавым месивом вместо лица просто запредельно. Прикончив Дакоту, я не только совершила убийство, но и уничтожила целый мир. За несколько секунд свела женщину с ума. В эту минуту мне захотелось поджечь детский сад — настолько сладка была боль матери.
Восторг вновь сомкнул вокруг меня кровавый пузырь, и я опять поплыла, танцуя с ножницами, сверкающими в свете из ванной, ловящими прекрасные отражения. Лезвия раскрылись совсем чуть-чуть — для лучшего погружения. Когда мать Дакоты склонилась к своей девочке, я вонзила их ей в бок, чтобы семья воссоединилась.
Кулак врезался мне в висок как бита. Звезды заплясали перед глазами, мозг за стенками черепа содрогнулся. Я едва не упала. Мать Дакоты набросилась на меня, осознав, что на самом деле случилось с ее дочкой. Не будет ни звонков, ни полиции. Она хотела мстить, и ярость придала ей сил, о существовании которых я и не подозревала. Она была фигуристой, как и Дакота, но всегда казалась измотанной. Теперь от усталости не осталось и следа.
Она снова размахнулась, но поскользнулась на крови. Я опустила ножницы, целясь в бок, но они только порвали рубашку и оцарапали ей ребра. Она набросилась на меня, молотя кулаками, забыв обо всем, впечатала в шкафчик, из которого посыпались пузырьки с таблетками, щипчики, зубные нити и прочая ерунда. Теперь стало больно. Мать Дакоты схватилась за раковину, чтобы подняться. Я наклонилась и вонзила ножницы ей в руку, так что они вышли из ладони. От ее вопля зазвенело в ушах, но соски затвердели. Насилие было таким сладким, мясо ее дочки наполнило меня жизнью и похотью. Я стала примитивной хищницей, и это было прекрасно. Она отдернула руку — вместе с ножницами. Кое-как встала. Здоровой рукой схватилась за душевую занавеску. Та оторвалась, кольцо за кольцом, и мама Дакоты рухнула в ванну. Я расхохоталась как маньячка. Еще немного, и начнется истерика.