Выбрать главу

Кроме того, людей обоих направлений не могло не возмутить отношение Кулиша к Шевченко. Во втором томе своей “Истории воссоединения Руси” Кулиш позволил себе отнестись к этому последнему недостойным образом, назвать его музу полупьяною и т. п. Уничтожить обаяние имени Шевченко необходимо было Кулишу потому, что поэт является могучим апологетом казачества и пользуется громадною популярностью среди публики. Выступив против казакофильских тенденций, Кулиш неизбежно должен был выступить и против Шевченко, и от того, насколько он успеет отклонить симпатии публики от исторических произведений последнего, зависел успех новейших взглядов Кулиша. Шевченко есть по его мнению [18] неустранимый предмет малорусской историографии, и вот почему он против него выступил. Но выступил он не со спокойным разбором его произведений, а с нападками на его личность и на “распущенную” “полупьяную” его музу. Если подобного рода нападки, да еще неосновательные, вообще не могут быть оправдываемы, то тем более они должны были оскорбить чувства многочисленных почитателей благородной музы и глубоко симпатичной личности поэта. Правда, позже Кулиш пробовал загладить свой грех, называя Шевченко “мучеником человеколюбия” (в посвящении “Крашанки”) и говоря, что “все истинно-человеческое в Украине идет под знаменем Шевченко”, но затем опять возвращался к прежнему и тем более возбуждал против себя негодование лиц, думавших иначе.

Вследствие всех этих причин в конце семидесятых и в восьмидесятых годах против Кулиша сильно было возбуждено большинство публики. Прежнее почитание сменилось чуть не ненавистью. Мало было таких спокойных и резонных указаний на ошибки Кулиша, как статьи Костомарова, цитата из которой приведена нами выше. Личная неприязнь к Кулишу порождала страстность и иногда несправедливость обвинений. В одном из своих писем Кулиш говорит, что он никогда не был орудием в руках силы, но всегда самостоятельною силою. Этим обусловливалась продуктивность его деятельности но в то же время и непримиримость отношений к нему тех, которые были настолько самолюбивы, что не желали быть орудием, и настолько лишены убежденности, энергии, силы ума и таланта, что не в состоянии были сделаться силою. Люди, за всю свою жизнь не сделавшие и десятой доли того, что было сделано Кулишом лишь в течении последних лет его жизни, а часто и совсем ничего не сделавшие, обвиняли в измене того человека, который имел самоотвержение задыхаться под тяжестью работы в то время, когда многие и многие из бросавших в него камнем занимались лишь прекрасными разговорами, который имел мужество работать среди насмешек, клевет, зависти и равнодушия к дорогому для него делу. Забывалось давно сказанное, что не ошибается только тот, кто ничего не делает, а Кулиш всегда много делал, его ошибки и увлечения были всегда искренни и, делая их, он постоянно имел хорошую цель — выяснение истины. Все это не могло не вызывать раздражения в гордой, самолюбивой и отчасти нетерпимой натуре Кулиша и не усиливать резкость и страстность ответов и нападений на противников с его стороны.

Он перестал обращать внимание на чьи-либо замечания, стал верить в свою непогрешимость и твердо был убежден в том, что только он один знает истину и может ее теперь понять, лишь будущие поколения увидят её ясно в его сочинениях и оценят по достоинству. Поэтому он пишет не для современников, а для потомства.

Оставим эту печальную страницу его биографии и взглянем на то хорошее, что дал он нам в последние годы своей деятельности.

В двух сборниках стихотворений последних годов (“Хуторна поезия” и “Дзвин”) [19] находится вещи (как напр. “Народе без пуття”, “Про зелени садкы”, стихотворения на темы о любви и природе), которые представляют поэтические перлы, как напр. и это стихотворение, посвященное им, по всей вероятности, жене:

Чолом доземный моий же такы знаний.

I. Я знав тебе маленькою, ризвою, И буде вже тому с пивсотни лит. Ми бачылы багацько дыв с тобою, Мы бачили и взнали добре свит. Боролысь мы не раз, не два с судьбою, И в боротьби осыпався наш цвит. Вид свиту мы прегордого видбылысь, Да в старощах ще краще полюбились. II. Скажы, колы б вернувсь изнов той день, Як бачылысь уперве мы с тобою, Чы знов бы ты спивала тых писень, Що по свитах летять було за мною Чы знов бы ты, зачувшы дзень-дзелень, На морози лягала головою И слухала музыку тых копыт, Що до твоих неслы мене ворить? III. О, знаю, що колы б есы и з раю, Кинця й винця усих земных розлук, Почула, що дориженьку верстаю До тебе кризь дымы пекельных мук И серденьком на сылах знемогаю, И падае знеможеный мий дух, — Позичила б ты крыл у серафыма, И рынулась к мени свит за очыма. IV. И в морок зла зи свиту чыстоты Метнулась бы одным одна душею... Перемогла б нечисту сылу ты Пречыстою потугою своею, — И, в пари, мы в чудовни высоты Знялысь бы знов понад жыття грязею, И писля всих тривог и завирух, Були б — одын блаженно тыхый дух.
вернуться

18

История воссоединения Руси, II, 24.

вернуться

19

Собранные в этой статье сведения о сочинениях Кулиша «Крашанка», «Хуторна поезия», «Магомет и Хадыза», «Дзвин» и некоторых других, раньше упоминавшихся, взяты нами из обзоров литературной деятельности Кулиша последних годов и разборов этих произведений, а именно из следующих статей и книг: За крашанку - пысанка П. О. Кулишеви. Написав Д. Слипченко-Мордовець, Спб. 1882; — Очерки истории украинской литературы XIX ст. проф. Н. И. Петрова (Киев, 1884) и разбор этой книги проф. Н. П. Дашкевича (Отчёт о двадцать девятом присуждении наград графа Уварова. Приложение к LIX-му тому Записок Императорской Академии наук. № 1. Спб. 1888.); — История русской этнографии А. Н. Пыпина, т. III. Этнография малорусская. Спб. 1891; — П. А. Кулиш и его последняя литературная деятельность, статья Н. И. Костомарова в «Киевской Старине» 1883, № 2, 221-284; — рецензии г. Н. П. на «Хуторну поезию» и «Крашанку» там же, 1882, № 6, 509-519; — рецензии на “Дзвин” г. Науменко там же, 1896, IV, 28, и др.