Кроме того, он требует посуду для людей и ножи и вилки для них. Куплю эмалированные, а ножи, вилки черные. Я тут присмотрел одного городового из солдат – тихий, покорный, непьющий и приличного вида. Не лучше ли такого подучить, чем брать балованного и испорченного? Ты решишь, а то буфетчика нет. Сегодня устал – похороны и молебен (17 окт<ября>). На похороны приехала Ольга Веселкина, племянница покойного. Вчера в театре играли великолепно «Развод Леонтьева», но для княжон пьеса скабрезна.
Целую, душка, чем ближе свиданье, тем тяжелее разлука. Тоскую по Тебе. Но лучше посиди еще день в Москве, а не надрывайся. Люблю. Целую ручки Мама.
20 мая 1904 г., Саратов
Дутя, радость моя, хотя 12 ½ ч<асов> ночи, но я пишу два слова, чтобы не оставить Тебя без известий. Сейчас вернулся из Аткарского уезда и все благополучно кончил.
Вместо одного места пришлось поехать в два, т. к. накануне моего приезда крестьяне по соседству разобрали самовольно весь хлеб из хлебозапасного магазина.
Везде удалось выяснить зачинщиков и восстановить порядок: я просто потерял голос от внушений сходам. Мои молодцы казачки сразу внушают известный трепет. Слава Богу, удалось обойтись арестами, без порки. Теперь, надеюсь, все успокоится. Я так привык к вагону, что странно спать в кровати. Тут холода 6˚ и дожди – это для урожая великолепно. Письма от Тебя не нашел – всего было за все время 1 открытое из Колноберже в день моего отъезда: вот даль!
Чегодаева водворена, отлично справляется, и, кажется, все остаются, даже не прочь остаться и Мыльникова, но хочет, чтобы ее просили, одна Кокуева угрожает отставкою.
В столовой9 до 65 обедов в день, и все хвалят.
Прощай, ненаглядная, что-то в уютном Твоем уголке?
Как я люблю Тебя.
Деток и Тебя крепко целую.
Твой, люблю!
Миклашевского приговорили на 6 лет каторги.
2 июля 1904 г., Саратов
Дутик мой Олинька, сегодня вернулся из Кузнецка и нашел три вкуснейших Твоих письма. Приехал я на несколько часов раньше, чем думал, так как в Кузнецке неожиданно мне было приказано сесть в царский поезд, так как государю угодно меня принять. Эффект на станции был полный, а Бреверн и Казимир, которых я взял с собою, были в упоении. Казимир всю ночь бродил по поезду, а Бреверн похудел от счастья. C'est une amabilité, de Котя Оболенский10, qui a arrangé cette affaire avec l'Empereur. L'Empereur lui a dit, qu' il etait très content de me voiturer et de me revoir[3].
Он меня принял одного в своем кабинете, и я никогда не видел его таким разговорчивым. Он меня обворожил своею ласкою. Расспрашивал про крестьян, про земельный вопрос, про трудность управления. Обращался ко мне, например, так: «Ответьте мне, Столыпин, совершенно откровенно». Поездкою своею он очень доволен и сказал: «Когда видишь народ и эту мощь, то чувствуешь силу России». Но всего в письме и не напишешь. В заключение государь мне сказал: «Вы помните, когда я вас отправлял в Саратовскую губернию, то сказал вам, что даю вам эту губернию „поправить“, а теперь говорю: продолжайте действовать так же твердо, разумно и спокойно, как до сего времени». Затем совершенно серьезно он обещал мне приехать в Саратовскую губернию и в Балашовский уезд (!!). Он отлично помнил, что старшина сказал ему: «Не тужи, царь-батюшка».
Вообще эта аудиенция мне будет настолько же памятна, насколько была неожиданна. На всех станциях, где были встречные эшелоны, идущие на войну, государь даже поздно вечером выходил и говорил с солдатами.
В Кузнецке настолько же ко мне теплы, насколько холодны в Саратове.
Я должен был сняться с дамами Красного Креста, а предводительша поднесла мне маленький золотой жетон в память памятных дней. Был для меня и букет, но когда узнали, что я еду с царем, то просили отдать царю. Я через гр<афа> Гейдена водворил букет в салон царя и послал об этом телеграмму в Кузнецк. Я уверен, что телеграмма эта будет в рамке. Вечером пил чай с Гейденом и Котькою. Неприятно только разговор Коти про Сашу. У него, видимо, нелады с Ухтомским11, да и Плеве, кажется, потребовал его ухода. Кажется, он накануне отставки и будто бы хочет перейти в «Новое время». Все это грустно, впрочем, скоро его увижу. Сюда приехал со мною Стремоухов (нач<альник> Гл<авного> тюр<емного> управления). Завтра он обедает у меня сам-три. Тут 21 поздравит<ельная> телеграмма к 29-му и милое письмо от моей милой девочки Мати. Прощай, сладкая моя прелесть, люблю Тебя и хочу к Тебе.
Сегодня приехал Нессельроде, просит ночевать у него в Царевщине во время ревизии.
Дутя, подробности аудиенции только для Тебя.
3
Было очень любезно со стороны Коти Оболенского устроить дело с императором. Император сказал ему, что был бы очень рад подвезти меня и вновь увидеться со мною (