— То есть устраняем всех и назначаем новых? Но ведь и среди судей были профессионалы!
— Если были честными, то люди проголосуют, чтобы они остались на своих местах. Хотя, вы ведь и так знаете, что девяносто процентов нашего судейского корпуса отправятся в места не столь отдаленные. Вместе с руководством силовых ведомств. Этих, в последнюю очередь, ибо они думают, что привилегии останутся раз они нас поддерживают. Нужно сначала им найти замену и свою власть утвердить.
— Разумно, — ехидно сказал Иванов.
— Конечно, это же вы придумали.
— Армию начнем реформировать с расстрелами продавшихся военкомов? Там стопроцентное число взяточников.
— Дешевый популизм, но если вы на этом все равно настаиваете, значит их в числе первых расстреляем. Сразу после чиновников, банкиров, депутатов, бизнесменов, судей, журналистов, начальников полиции здесь в столице и везде на территории страны.
— Построим новое государство на руинах старого?
— Совершенно верно.
— И начнем с расстрелов? — Иванов незаметно помассировал, начавшее покалывать сердце.
— С них. Другими способами не получится власть в стране наладить. Пробовали уже. Нужно от элиты избавляться. И интеллигенции. Тянут они нас в пропасть. Последние, так и вовсе не одно столетие.
— Так на ее место придет новая…
— Которая будет знать свое место, и начнет работать на благо страны, а не на свой кошелек. Это же ваши собственные слова.
— Мои?
— Хотите, я вам покажу видеозаписи? — раздраженно предложил Николай.
— Не стоит, я тебе и так верю…
— Александр Сергеевич.
— Я.
— Что с вами такое?
Иванов хотел было объяснить, но не стал. Не поймет.
— Вы же сильный, решительный человек.
— Я такой, да. — Иванов с ненавистью посмотрел на виски. Из-за него все, из-за бухла. Только ведь никто не поверит…
— Внизу образовалась стихийная демонстрация. Люди пришли со всего города и ждут только вас. — Только сейчас Александр Сергеевич обратил внимание, что из-за закрытых окон действительно доносится многоголосый гул.
— Сколько их?
— Несколько тысяч человек. Ждут вашей речи. Ждут, что вы начнете выполнять предвыборные обещания.
— Не начну…
— Тогда, боюсь, нас сразу возьмут штурмом и вся наша служба безопасности окажется бесполезной — патронов для всех не хватит.
— Побьют, думаешь?
— В лучшем случае. Нужно выходить, Александр Сергеевич. Вы должны все взять в свои руки, пока люди не начали творить самосуд — это недопустимо!
Неужели и правда все исполнять придется? Нужно было, как все его предшественники, обещать золотые горы — тогда бы ни за что не избрали, не поверили бы.
— Значит, ты хочешь, чтобы я уничтожил несколько миллионов человек, просто поставив подпись?
— Я этого хочу не больше вашего! Но ведь нет другого выхода, сами знаете.
Иванов перевел взгляд на нижний ящик стола. Где-то в нем должна лежать красивая шкатулка в которой покоится заряженный пистолет. Тоже выход. Только не чувствовал Александр Сергеевич в себе необходимой уверенности.
— Александр Сергеевич, механизм уже запущен. Вам необходимо подписать документы и выступить перед народом.
— Мне нужно время.
— Для чего? Все уже решено и подготовлено. Нельзя медлить.
— Да, твою мать!
— Вы должны выполнить то, что пообещали народу! Обратного пути нет.
— Я понимаю.
— Ну вот!
— Оставь меня.
— Что?
— Готовь документы, а потом я выйду к журналистам с обращением. Хочу еще хотя бы пару минут побыть наедине. Ступай.
Николай тихонько выскользнул из кабинета, не забыв прикрыть за собой дверь.
Из коридора донеслись возбужденные голоса, но побеспокоить нового президента никто не решился.
Александр Сергеевич не знал, что делать. Ему было плохо как никогда в жизни. Его душа металась, как смертник меряет шагами маленькую камеру в последние минуты перед казнью. Ему хотелось выть, хотелось кричать, хотелось набить кому-нибудь морду. Лучше всего Николаю, но в принципе сошел бы любой.
Иванов принялся в бессильной ярости колотить по антикварному столу кулаками.
Не помогало.
Лбом об столешницу. Громкий стук, в глазах забегали разноцветные круги. Так он и остался сидеть, обхватив голову руками, будто старался закрыться от всего мира. Как бы он хотел оказаться сейчас в другом месте, переложить всю разом навалившуюся ответственность на другого человека. Даже в родную воинскую часть бы с превеликим удовольствием вернулся, хотя и ненавидел ее всем сердцем, даже спустя десять лет после увольнения. Там осталась жизнь, которая была понятней, проще, предсказуемей нынешней.
Иванов оторвался от стола и похлопал себя ладонями по щекам. До краев наполнил стакан виски и поднес его ко рту.
— Что же делать? — прошептал Александр Сергеевич. — Боже, что же теперь делать…
16.11.2010 г.
Старомодная семья
Каждый шаг вперед в развитии мыслей и нравов,
считается аморальным,
пока он не получил признание большинства. Бернард Шоу
1
Это было самое обычное ленивое субботнее утро, пока жена не спросила:
— Дорогой, может быть мне стать лесбиянкой?
— Не получится, — ответил Карл, не отрываясь от чтения газеты.
— Почему?
— Ты для этого слишком брезглива.
— Опять ты со своими шуточками. Я же серьезно!
Этого-то Карл и боялся, появления в тоне жены таких вот требовательно-капризных ноток. И лицо вон какое серьезное: глазки сузила, губки поджала — готовится кинуться в бой. Раз дошло до такого, значит Эльза все серьезно обдумала, и теперь не отступит, пока не получит свое.
Карл отложил планшет на тумбочку у кровати и внимательно посмотрел на супругу. Она еще не успела переодеться и лежала рядом в кожаном корсете, сжавшем грудь. Впервые Карл пожалел, что убрал из их эротических игр кляп — он бы сейчас пригодился. Наручники все еще были пристегнуты одним кольцом к спинке кровати, но какой от них толк?
Эльза повернулась и ответила мужу твердым взглядом.
У нее была прекрасная фигура. Нельзя сказать, чтобы «идеальная» — идеал вообще понятие изменчивое. Но вот сами формы, пропорции — все как полагается, ничего лишнего или не радующего глаз. Глядя на нее Карл чувствовал возбуждение. Пижамные штаны стали вдруг тесны в районе ширинки. Они были знакомы двенадцать лет и все это время один только ее вид, запах ее тела, волос действовали на Карла, как мощнейший афродизиак.
Эльза улыбнулась, от чего на ее щеках появились обаятельные ямочки. Большие зеленые глаза, в которых навсегда поселилась лукавая искринка, неизменно сводившая Карла с ума, были устремлены на мужа. Пряди рыжих, кудрявых волос, обрамляли лицо. Совершенство. Богиня по какой-то неведомой прихоти судьбы оказавшаяся в обычной человеческой постели. Прекрасная, необыкновенная, единственная, желанная. Карл всегда это знал, всегда чувствовал и был полностью уверен, что день, когда его отношение к жене изменится, никогда не наступит. Один ее вид, один только взгляд переворачивали у Карла все внутри. Мысли сводились к одному простому слову, которое он сразу же высказал:
— Люблю.
Слово заезженное, отдающее пошлостью от частого употребления всеми подряд и по любому поводу, а то и вовсе без оного. Слово, в которое многие перестали вкладывать даже оттенок смысла, превратив в обычный ярлычок, в замену — «я тебя хочу».
Карл говорил «люблю» всего двум женщинам в своей жизни — Эльзе и маме. Говорил не часто, но совершенно искренне, в те самые мгновения, когда это чувство проявлялось особенно сильно.
Сейчас любовь и нежность его буквально переполняли, закипая миллионом пузырьков в груди.
— Я тебя тоже, — откликнулась Эльза.
Карл потянулся к самой лучшей женщине на свете, и она встретила его поцелуем.