— Заслушав стороны, суд приходит к следующему выводу. Отказать истцу в удовлетворении иска. Наложить на истца судебный запрет, в части притязаний к мистеру Кармайклу по сексуальным домогательствам. И, мисс Лиин, мы все, женщины я имею в виду, боролись против сексизма не для того, что бы всякие, не очень умные аферистки пытались заработать на этом деньги. Подумайте об этом мисс Лиин. Следующее дело.
Мисс Лиин обильно покраснела, но из зала вышла гордо, с непобежденным видом.
Джо — сиял. Он энергично потряс руку своему адвокату, и, расхлябанной походкой победителя, прошел к выходу.
Настал черед Карла держать ответ. Он прошел к столу ответчиков и сел рядом с женой.
— Здравствуйте, ваша честь. Прекрасно выглядите! — выпалил Карл, опережая судью. — Очень рад вновь очутиться в этом прекрасном зале.
— Не могу тоже самое сказать про вас, — проворчала Крошка. — Мистер Сандерс, что же вы опять делаете?
— О чем вы, ваша честь?
— Никак, смотрю, не наиграетесь. Все бунтуете и бунтуете, как подросток в период полового созревания. Не надоело играть в Че Гевару? Вы же, мистер Андерсон, как ни как адвокат. Хотя бы поэтому должны законы соблюдать, а не попирать их каждодневно, словно вышедший из ума панк. Не только на себя и свою деловую репутацию бросаете тень, но и на семью, на свою прекрасную жену. Здравствуй, Эльза.
— Привет, Молли! — ответила Эльза и смутилась. — То есть, ваша честь.
Судья Браун и супруга Карла состояли в одном спортивном клубе и частенько вместе играли в теннис. Отношения у них были самыми приятельскими, доверительными, теплыми. Возможно, поэтому Крошка так сильно и недолюбливала Карла, полагая, что Эльза может найти себе лучшего спутника жизни.
— Бунтовать хорошо лет в пятнадцать, потом… Потом вспоминается высказывание Черчилля, если я не ошибаюсь. «Если ты бунтуешь в двадцать лет, значит у тебя горячее сердце. Если бунтуешь в пятьдесят, то ты просто мудак».
— Ваша честь, до полтинника мне еще далеко. Или, уважаемая мадам председательствующая, всего лишь нашла удачный афоризм, чтобы оскорбило меня?
— Не льстите себе, мистер Андерс! — хлопнула молотком Крошка. — Я абсолютно беспристрастна.
Шанс был мизерный и, несмотря на скверный характер, Молли его просчитала. Что не говори, а ум и хватка у нее были отличными. Признай она свою пристрастность, можно было бы заявить отвод и тогда дело передали бы другому судье.
— Мистер Сандерс, официально предупреждаю вас: если вы еще хоть раз окажетесь в моем зале суда, по любой абсолютно причине, клянусь отправить вас в тюрьму. Причина найдется, уж поверьте. Хотя бы неоднократное попрание общественных норм, в особо циничной форме. За хулиганство вас привлеку и закрою. Может быть, месяц-другой в камере заставит вас с большим уважением относится не только к законам, но и к правам других людей, к правам меньшинств.
— Принял к сведению. — Карл опустил голову. В суд он больше попадать не собирался, но у судьбы на все свои планы. Молли продемонстрировала свой скверный характер — если пообещала арестовать, значит так и сделает.
— Вот и здорово, — улыбнулась Крошка, и в улыбке ее не было ничего приветливого. Так скалится тигрица, загнав свою добычу в угол. — Суд готов выслушать истца!
Это был даже не адвокат, а адвокатик. Молодой, безусый, в дешевеньком, измятом костюмчике, в противную тонкую полоску. Говорил он, постоянно сбиваясь, начиная заикаться, и то и дело потея. Видно совсем недавно выпустился из юридической школы и ведет одно из своих первых дел, от того и волнуется. Сейчас мало кто нанимает на так называемые «политкорректные дела» дорогих адвокатов. Считается, что они, эти самые дела и выеденного яйца не стоят — судьи и так заранее на стороне малочисленных и оскорбленных — а потому не стоит тратиться на высококлассную, а потому дорогостоящую, юридическую помощь.
Адвокатик сел на место, но никто так и не понял, что он хотел сказать. Слишком много было произнесено общих фраз, слишком много налито воды.
Крошка Молли нахмурилась. Больше, чем Карла, она не любила юристов, тратящих ее время пустой болтовней.
— Истец. Встаньте.
Со своего места поднялся невысокий, бородатый крепыш, восточной внешности. Старый пиджак обтягивал выдающееся пузо, рукава пиджака подмышками были мокрыми. Он пригладил короткий ежик черных волос на голове и, прокашлявшись, спросил:
— Да, ваша честь?
— Кратко, в двух словах, поясните мне теперь суть ваших притязаний к ответчику, мистеру Сандерсу. А вам, уважаемый защитник, следовало бы научиться внятно говорить, прежде чем соваться в адвокаты.
Юный адвокатик вспыхнул и спрятал глаза.
— Кхм… — откашлялся истец. — Тут дело такое… такое дело… я, значить, владею рестораном. Небольшим таким ресторанчиком. Но уютным, на третьей авеню…
— Истец, — Молли заглянула в бумаги и скептически изогнула бровь. — Господин Абдул Смит, суд не место для рекламы вашего бизнеса.
— Простите, — Абдул вытер пот со лба. — Ответчик. Этот вот, вот этот человек, — он ткнул толстым указательным пальцем, напоминающим волосатый окурок сигары, в Карла. — Он ужинал у меня, вместе со своим адвокатом.
— И?
— Он назвал меня турком! — выпалил Абдул, округлив глаза. — Турком! А я ведь американец.
— Простите, что перебиваю, — взял слово Карл, — а ресторан у вас какую кухню предлагает?
— Турецкую.
— А сами вы родом откуда?
— Из Турции.
— Так в чем проблема? Вы из Турции, я назвал вас турком — что в этом предосудительного?
— То, как вы это сказали!
— И как же? — заинтересовалась Молли.
— Понимаете, такое дело, в тот вечер было много посетителей. Очень много. Официанты не успевали принимать заказы. Мне, владельцу, пришлось лично обслуживать их столик, потому что истец, начал скандалить и привлекать к себе внимание. Его спутница… я тогда подумал, что супруга, а оказалась адвокат, посетовала, что их очень медленно обслуживают. На что истец сказал. Сказал, что, турок.
— И что?
— Турок. Он меня так назвал. С такой, знаете, ехидцей. Дескать, раз турок, то вот поэтому как раз их медленно и обслужили. Вроде как поэтому я ленив и не хочу работать. Понимаете? От него это звучало, как оскорбление. Понимаете?
— Понимаю. Мистер Сандерс, можете пояснить.
— Конечно. Истец, скажите — я сказал, что вы ленивы, как турок? Что вы бездельник?
— Нет.
— Я говорил, что вы нечистоплотны, плохо работаете, вонючи, противны, отвратительны, страшны, как турок?
— Нет.
— То есть оскорблений не было?
— Не было.
Карл про себя торжествовал. Вот Абдул Смит повелся и сам признал, что оскорбления как такового не было. И адвокатик его промолчал. Как все удачно пока складывается.
— Ваш ресторан оборудован в духе вашей исторической родины?
— Конечно.
— Кухня турецкая, костюмы у официантов?
— Совершенно верно.
— И музыка народная у вас громко играет?
— Да.
— И вы не слышали, о чем я говорил со спутницей до вашего прихода?
— Нет, не слышал.
— То есть, я вполне мог не ответить на ее вопрос, а продолжить свой рассказ, например?
— Да.
— А я ведь как раз подчеркивал, в какой замечательный ресторан мы заглянули. Все аутентично. И само место, и блюда, и одежда, и музыка, и даже хозяин в заведении вон какой колоритный. Настоящий турок!
До Абдула наконец дошло, к чему его подводил Карл и сразу лицом поскучнел, посерел и вспотел еще обильнее.
— Я не слышал, о чем вы говорили. Но. Я точно знаю, что вы произносили оскорбление.
— А кто-нибудь, кроме вас слышал, как я произношу слово «турок»?
— Нет.
— Вот именно! — улыбнулся Карл. — А у меня есть свидетель, который подтвердит, что никакого оскорбления не было.
Сандра помедлила, но головой все же кивнула.
— Суду все ясно. Переходим к прениям. Господин Смит?
— Мне было нанесено оскорбление! — гневно проговорил Абдул, не позволил выступить своему адвокату. — Так я считаю. Меня назвали турком. Турком! Он нанес мне травму. Поэтому прошу взыскать с него двести тысяч долларов за моральный ущерб.