— Это точно.
— Дело говорит! — согласились с ним.
— А я просто не хотел умирать один, в одиночестве, в своей маленькой квартирке, — сказал Михаил Евграфович. — Решил сделать правильное, нужное дело, на старости лет. А тут еще компания подходящая собралась.
— Точно. Меня не прельщает перспектива угасать под сочувствующие взгляды близких, и пренебрежительные — прохожих! — Поддержал его бородач. Хоть мы и узнали его фамилию — Самойлов — все равно продолжали именовать просто, Байкер. — Хочется почувствовать себя человеком, который способен на что-то. Если не на подвиг, то на поступок!
— А у меня дети уроды. Ненавидят меня, и дождаться не могут моей смерти. Решил сам выбрать себе смерть.
Не чокаясь, выпили, и закусили понемногу.
— Не охота в койке умирать. Не дай Бог парализует, сколько детям придется со мной мучаться? Если повезет не очень долго, но ведь может и на годы затянуться. Так уйти, как-то лучше, достойней.
— Это достойно, умереть в бою!
— Точно, как эти… как их… вирусы! Нет, не так! Витуды? Виндолсы? Вурдалаки?
— Может быть, викинги?
— Во! Доцент дело говорит. Мы как викинги!
— Я не доцент, а профессор, — мягко поправил его Бондарев. — Заслуженный преподаватель.
— Ну и я и говорю — Доцент!
— За Викингов!
Снова выпили.
— Дело не только в каком-то чувстве собственного достоинства, праве самим выбрать свою смерть, а не загнуться от болячек. Пришельцы, как не крути, и сколько про них слов не говори, величина неизвестная. Пускай нас не станет, но появится дополнительная информация, лишний шанс, возможность спасти как можно больше молодежи. Меньше боев, больше выживших.
— У нас дети там, близкие остались. Сделать для них хоть что-то, в последний раз. Может быть немногое, но внести свой вклад в победу, — поддержал меня Доцент.
— Ну и пришельцам навешать охота! — гоготнул Байкер.
— Смерть чужим!
— Смерть чужим!!! — подхватили все и выпили.
— Основное, конечно, наши дети.
— Дети у вас уже взрослые и вполне могут позаботиться о себе сами, — сказал майор. — Не правильно вам идти в бой вместо них. К тому же, многим из них на вас просто плевать! Они забыли и ценят то, что вы для них сделали, и продолжаете делать.
— Э, нет, майор, вот тут ты не прав! — возразил ему я. Водка уже играла в крови, потому и решил вступить в этот спор. — Мы свое пожили, и пожили хорошо. А дети, есть дети. Как бы они к нам не относились — это не отменяет наших к ним чувств. Я прав, мужики?
— Конечно!
— А то!
— Базаришь!
— Сразу видно, Алексей Степанович, что ты волк одиночка, — сказал я, закусив новую порцию водки, бутербродом. — Не понимаешь ты нас, но надеюсь, что однажды поймешь. Ты рассуждаешь о вещах, в которых надо полагаться на чувства, а не на разум. Мы должны им помогать, всегда и во всем. Не требуя ничего взамен. У всех сложилось по-разному. Кто-то в старости получает уважение и помощь, другие вынуждены пытаться выжить в одиночку. Но мы не можем бросить наших родных, даже если они предали нас. Пускай пафосно и мелодраматично, но иначе я сказать не могу. Есть вещи, ради которых стоит жить, а есть такие, ради которых не страшно и умереть. И возраст тут совсем не причем.
— За детей!
Евсеев выпил и крякнул. Он уже изрядно порозовел. Пили мы не рюмками, а по-фронтовому, стаканами.
— Скоро за нами прибудет транспорт. Один глидер пустой. Все, кто захочет, может отправляться с нами. Это не ваша война. Теперь мы должны защищать вас, хотя в благодарность за то, что вы для нас сделали.
— Правильные слова, — сказал Евграфович. — Но наша правда сильнее! Мы все уже сами для себя решили.
— Точно!
— Правда!
Нестройный хор голосов, из которого можно было вычленить одну простую мысль — никуда мы не полетим. Завтра — наш бой.
— Ладно, мы пойдем тогда. Нужно с остальными бойцами проститься, — сказал прапорщик.
— Это правильная идея! — одобрил Байкер. — Только водку мы вам не отдадим!
— Ничего страшного, у нас еще есть, — рассмеялся прапорщик. Нет, если они и с остальными будут так же прощаться, то в глидеры их придется грузить. Причем грузить именно нам, потому что инструкторы уже благополучно эвакуировались.
— Только давай без обниманий и долгих речей?
— Удачи вам завтра.
Военные отдали нам честь, и вышли из палатки.
— Хороший он все же мужик, хоть и еврей, — задумчиво сказал Евграфович.
— Не самый плохой, — согласились все.
— Чего он хотел-то?! — поинтересовался Музыкант.
— Проститься.
— Чего?!
— Да твою-то мать! ПРОСТИТЬСЯ!
— А-а-а. Хрена ли прощаться? Командир, блин. Отец родной, — с иронией, говорил Музыкант. — И без его напутственных речей, как-нибудь бы обошлись!
— Ты слуховой аппарат, где опять потерял?
— Чего?
Про аппарат крикнули все дружно.
— Не потерял, а выменял, — пояснил Музыкант. — Я там хреновеньку одну от орудия посеял где-то, вот и махнулся с соседним взводом. У них, как раз, запасная была…
Все сочувственно покачали головами и посмеялись.
— Ну, чего, на боковую?
— Сдурел, что ли? Время детское! И водки хоть залейся. Давай хоть пару часиков посидим еще.
— Чтобы завтра похмелье и тремор?
— Так и на завтра малясь оставим. Подлечимся и в бой! Нормально все будет.
— Точно!
— Наверняка!
— Мы же профессионалы! Ну, почти.
— Где водка?! — удивленно прокричал Музыкант.
— Он еще оказывается и слепой, к тому же! А еще в снайперы рвался! Хорошо, хоть винтовок с оптикой не нашлось.
— Это удивительно, конечно, что при нынешнем уровне медицины, можно так себя запустить.
— Да ладно, я вот тоже боюсь все эти операции по омоложению, и замене органов на клонированные.
— Так ведь технические приспособления есть.
— А они…
— За медицину!!! — провозгласил кто-то, перебив наш разговор. С хрустальным звоном, встретились стаканы над столом.
* * *
Утро выдалось облачным. Небеса хмурились, и вот-вот грозил начаться противный осенний дождик.
Все мы уже заняли положенные места у орудий. Все вглядывались в небо. Облака то и дело озарялись яркими вспышками — по кораблям с инопланетными беженцами отстреливались орбитальные станции, и авиация.
Впервые надели форму. Новенькую, чистую. Долго красовались перед зеркалами и похвалялись друг перед другом. Даже сделали пару общих снимков, которые многие тут же отправили своим родственникам. На память.
А форма была хорошая. Удобная. Она не сковывала движения, и в ней было очень комфортно. К тому же, она, как ни странно, поднимала наш боевой дух, одним фактом своего присутствия. Мы чувствовали себя частью чего-то большого, единой командой, а не одинокими, немощными стариками.
Прорвав облака, вниз, в столпах дыма и огня, опускался летальный аппарат, размерами не уступавший среднему футбольному стадиону. Формой он напоминал переполненную грелку.
На обшивке, угадывались следы от попаданий ракет. Огромные, оплавленные, и покрытые копотью прорехи.
Космический корабль опускался на небольшие холмики, в паре километров от нас…
— Ну, что, готовьсь!
— Как только на землю опустятся, сразу гасим их! Пушки уже нацелены.
— Господа, был рад, с вами со всеми познакомится!
— Я тоже.
— И я!..
Кто-то матерился, другие крестились, стараясь вспомнить молитвы. Третьи просто наблюдали за приближающимся врагом, прикидывая, сколько залпов успеют дать, прежде чем пришельцы ответят?
— Викинги!
— А-А-А! — заорали мы дружно, и наш клич, поддержали от соседних орудий.
— С Богом! — закричали верующие.
— За Родину!!! — постарались подбодрить себя, поднять боевой дух, атеисты.
— За телепузиков! — тихо прошамкал Музыкант, видимо думающий сейчас о чем-то своем.
… Опоры космического корабля, поднял столпы грунта, и серые облака пыли, вонзились в поверхность земли…
КОНЕЦ.