Наверное…
— Стасон, ты серьезно? — спросил у меня Костян, когда я страховал его на поднятие штанги из положения лежа. — Только не говори, что тебя ударила телка, — его ухмылка, обнажающая дырку между зубами, где каких-то десять лет назад еще рос белоснежный зуб, не сулила ничего хорошего. Да, сегодня я буду застебан не только самим собой, но и собственным другом.
Одно из преимуществ работы учителя — короткий рабочий день. В три я уже доехал до дома, а в четыре — отправился в качалку, застав в такую рань своего лучшего друга. С Константином Орловым, а если быть точнее с Костяном, мы знакомы практически всю жизнь, начиная с детсадовской группы, заканчивая школой и университетом. Именно этот человек предоставил свободную хату мне и моей первой девчонке, именно он познакомил меня с Тасей на новогоднем огоньке в университете (и еще заставил пойти туда), именно он был рядом со мной, когда ее не стало. Наша дружба прошла огонь и воду. А главное — время, что для меня немаловажно, да и для него тоже.
Только всю эту сентиментальность пришлось на время моего длинного рассказа позабыть, наблюдая за его сменившимся выражением лица друга. Костян не всегда отличался состраданием. Крепкий, светловолосый парень, примерно такого же телосложения, как и я, не церемонился, не выслушивал длинные тирады, которые я обычно ему устраивал, однако именно сегодня, услышав первую фразу: «Мне дала пощечину ученица», засунул свои принципы в задницу и выслушал. Как полагается другу. Вот только по окончании моего рассказа, темные, знакомые практически с самого детства глаза заискрились, а затем…
— Блядь, ты серьезно? — неожиданно выкрикнул блондин, косясь на меня снизу вверх, хотя делать подходы не прекращал. — Ты бы еще прямо сказал, что она на Ленинградке по ночам стоит и телом торгует, — слова сказаны кое-как, подорванные тяжелым дыханием, однако я вполне смог разобрать их смысл.
— Знаешь, я не удивлюсь такому факту, — возразил я. Откровенно говоря, я даже не задумывался об этом, как и о сказанном ранее замечании той девчонке. Слова сами вырвались, подкрепляясь лишь современными стереотипами. — Половина класса ходит, как ебаные шлюхи, — высказал я чистейшую правду.
— Да ладно? — на мгновение друг даже остановился, стараясь разглядеть в моих словах хоть долю сарказма. Только его там не нашлось, к великому сожалению. Или счастью. Этого я не знаю. — Надо как-нибудь прийти к тебе в школу. Люблю малолетних нимфеток, — если бы я не знал своего друга, то подумал о его плоском чувстве юмора. Но это не так. Костян говорил вполне серьезно, что меня не совсем обрадовало.
— Ага, срок за совращение несовершеннолетних ты тоже любишь, да? — я посмотрел на него с укором, дав понять, что мои слова не очередная шутка, однако друг продолжал гнуть свою линию, превращая наш «серьезный разговор в какую-то хрень.
— Только не говори, что не хотел выебать кого-нибудь из них, — нет, не хотел! Подобного поведения шлюх вполне хватает и в клубах, и в барах, и даже здесь, в качалке в соседнем зале. Эти женщины то и дело пялились на нас, показывая свои прелести, обтянутые в лосины. Только я не позволял себе поглядывать на них — а то подумают о себе невесть что. Корону пусть у зеркала поправляют.
— Скорее наоборот, это они хотят меня выебать во всех позах. Как увижу эти псевдопожирающие глаза — блевать хочется, — изобразил я соответствующий жест, на что Костян просто посмеялся над моей великолепной актерской игрой.
— Да ладно тебе, придумаешь тоже. Радуйся, что на такого старпера, как ты, клюют эти малолетки, — кто бы говорил. Мы с тобой ровесники, чувак, не забывай.
— Мне всего двадцать семь. Далеко до старпера, — не обратив на его подкол никакого внимания, ответил я, меняясь местами с другом. Штанга ощущалась в руках пушинкой, будто я собирался жать лишь одну палку, вместо положенного груза. Опускать и поднимать оказалось легче, чем обычно. Возможно, я просто отвлекался на друга или на нашем разговоре о Сафроновой. Кстати, — Так что мне делать с той девчонкой? — напомнил я другу, который так и не дал мне дельного совета. И вряд ли даст. По крайней мере, я так думал пару секунд назад, пока он не высказал свое мнение. Я бы даже сказал, пламенную речь.
— Стасон, успокойся. Раз она убежала, значит, испугалась твоей расплаты. Вот увидишь, сама придет к тебе просить прощение. Это же телки — хуй знает, что у них в голове, — он изрек свою речь, смотря куда-то вдаль, не опуская на меня взгляд. Он выглядел довольно серьезным, словно какой-то мудрый старец. Блядь! Чуть штангу не уронил. Костян — мудрый старец! Жесть. Ну и мысли в моей голове. Надо ему как-нибудь рассказать на пьяную голову — хоть вместе поржем, а я пиздюлей за это не получу.