Алёна цеплялась за сарафан женщины, находя укрытие у неё на груди. Неизвестно сколько прошло времени, прежде, чем батюшка отворил дверцы шкафа, давая понять, что опасность миновала.
Варвару привези домой поздним вечером, когда дрёма уже ступала по земле, даруя детям безмятежные сны. Алёна упиралась, и нянюшке, с большим трудом, но всё же удалось облачить её в сорочку.
— Ну ещё одну, — упрашивала девочка нянюшку, желая дождаться возвращения сестры. — Последнюю былину. Ох, — скрип ворот и стук колес, взбудоражили девчушку.
Алёна спрыгнула с кровати, топая босыми ногами по ковру, и под недовольные возгласы нянюшки, взгромоздилась на подоконник. Но единственное, что можно было рассмотреть в чернильной темноте, это яркие фонари, двигающиеся, будто светлячки у горного озера.
В очертаниях, которые можно было разглядеть благодаря им, угадывались братья, дворовые, батюшка и Варвара, которая шла, низко склонившись к земле. Парадные двери открылись, и к светлячкам внизу присоединились ещё несколько маленьких, которые несла изящная бледная рука, напряженно сжимая подсвечник в своей поспешности.
— Довольно, сударыня, — тяжело вздохнула нянюшка, снимая девчушку с подоконника. — Господа приехали, с утренней зорькой их расспросите. Ложитесь скоренько, пока дрёма не принесла вам страшилище неведомое, вместо покоя.
Изо дня в день Андрей писал научную работу, название которой Алёна даже произнести то не сумела бы. Что — то на языке умников. Она точно помнила, как тот хвастался матушке, что ещё немного и он отправит её в Императорскую Академию Наук.
Чернильные пятна совсем ей не шли. Совершивший данное злодеяние заслуживал порки, поэтому сейчас Алена пряталась под кустом малины в плодоносном саду, внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Подол и ладошки всё ещё были чёрные, а подол платье к тому же теперь перепачкан.
Она так испугалась, что бежала из поместья не оглядываясь. Вспомнив, как дворовые стирают, она окунула подол в ведро с водой, которое стояло в конюшне. Лошади были такими высокими, одна из них заржала, начала брыкаться. Алёна испугалась и быстро оттуда удрала.
Пятна никуда не делись. Теперь матушка ей всыплет и за платье, и за испорченные бумажки. Ей стоило решить: дождаться, пока Андрей сам обо всем узнает и простит её, или во всем признаться самой, принеся извинения. Конечно, Алёна предпочла бы первый вариант второму, но в мокром платье было холодно. Ещё можно было врать и не признаваться до самого конца разбирательств, но батюшка взял с неё обещание, и теперь она не может врать.
Она уже собиралась уходить, дабы искать защиты у батюшки, как послышалась стройная и задорная песня. Трое дворовых девушек шли по тропинки, к кустам малины, где как раз притаилась Алёна. Их звонкие голоса наполняли воздух смехом и беззаботностью.
Но вот песня оборвалась звонким смехом. Девицы побросали корзинки на землю и стали рвать спелую ягоду.
— А господская — то дочь, говорят, оплакивает того попа, — насмешливо заметила одна.
— Да как такого злыдня оплакивать? — недовольно заметила вторая.
— Неужто по согласию с ним бежала? — ахнула третья. — Ах, какое горе для родителей, какое горе. Старшая дочь за попа подалась.
Многое было Алёне непонятно. Но то, что по приезду домой Варвара не снимала чёрных одежд, она заметила. Не это ли дворовые назвали оплакиванием. А что значит подалась?
— Варя, куда ты подалась? — спросила Алёна напрямую, застав сестру в компании потрепанной книжонки, которую та тут же спрятала под подол.
Заплаканные глаза сестры воззрились на Алёну удивленно и скорбно.
— Что ты такое говоришь? — вяло всплеснула она руками.
— Дворовые сказали, что ты подалась с попом, — наивно повторила Алёна.
Лицо Вари вдруг исказила гримаса страдания, и она тихо расплакалась. Алёна заволновалась, чувствуя себя ещё более виноватой, чем за испорченные рукописи брата, и поспешила успокоить сестру.
— Прости, — спешно заговорила она. — Прости, я не хотела тебя расстраивать.
Её глаза то же наполнились слезами, и подобно сестре Алёна была готова разрыдаться, что пришлось как нельзя вовремя.
— Вот ты где, шальной дух, — в гостиную ворвался Андрей, потрясая испорченными листами.
Вскоре к Варваре начал возвращаться аппетит, и семья немного приободрилась. Матушка, забросившая музицировали на время происшествия со старшей дочерью, вновь к нему вернулась. Её тонкие белые пальцы перебегали с клавиши к клавише, наигрывая то вальс, то соловьиную песнь.