Первым её кавалером стал жеманный юноша в тёмно — зелёном камзоле. Он ей ничуть не понравился, но она всё равно не отказала. Иногда приходилось начинать с малого. Но за то, как был хорош тот, кто подошёл следом. Высок и статен, в заграничном кителе. Его вьющиеся волосы падали на смуглый лоб. Только раз заглянув в его чёрные глаза, Алёна поняла, что тонет. С этого момента для других кавалеров она была потеряна навсегда.
Он плохо знал имперский, но после старательных объяснений они поняли имена друг друга. Его звали Лучиано. По интонации, с которой он, что-то ей декламировал, Алёна поняла — он читал ей стихи. Щёки горели румянцем, а чужая рука казалась такой родной. Они тайно ускользнули из праздничной залы, и устроились на софе в одной из комнат дворца. Мир вокруг, словно замер. Молодым людям чудилось, что теперь эта жизнь принадлежала им двоим.
Вдруг они посмотрели друг другу в глаза и Лучиано замолчал. Их губы оказались так близко. В жажде испытать новое чувство, Алёна подалась вперёд, как дверь распахнулась, потревожив влюбленных.
На пороге стоял Андрей. Лицо его было бело от ярости. Он злобно, что-то бросил на родном Лучиано языке, тот успел проронить лишь несколько слов с примирительной интонацией, прежде, чем Андрей оказался рядом и схватив сестру за руку, повел её прочь.
Теперь ланиты горели не от трепещущего сердца, а от стыда.
— Какой позор, — скрежетал Андрей зубами, позволив сестре наскоро облачиться в меховую накидку и затолкав в карету. — Молись богам, чтобы лишние глаза вас не увидели.
— Ты жестокий человек, жестокий, — роняла она слёзы в батистовый платок.
— Крути головы нашим, а на иностранцев даже не заглядывайся. Хочешь, чтобы нас всех повесили? Это дело быстрое. Ничего не стыдясь, прямо во дворце. И юбки задрать была готова.
Алёна зарыдала ещё сильнее.
— Что толку реветь? — раздраженно спросил Андрей. — Теперь даже не думай и шагу ступить из дома.
Чем больше карета отдалялась от дворца, тем горестнее становилось у Алёны на душе. Теперь воспоминания о чёрных глазах жгли ей душу.
Дни тянулись в тоске и не желании встать с кровати. На завтрак Алёна теперь не спускалась, лежала до обеда и не поддавалась уговорам, за обедам ела немного, ко сну отходила рано. И всё время смотрела в окно. Со стороны было видно, что мысли её находятся, где — то далеко и окружающая действительность девушку не трогала.
— Не больна ли ты? — справлялась у сестры Варвара.
В ответ Алена только тяжело вздыхала.
Она уже не чувствовала стыда, испытанного в тот вечер, когда Андрей чуть ли не за волосы приволок её домой. Все мысли были заняты одним человеком. Он приходил к ней во снах, и она часто представляла, как прекрасна была бы жизнь, если бы им позволили быть вместе. Иногда эти мысли изматывали девушку до такой степени, что она рыдала по ночам в подушку.
Но одним днем её печаль рассеялась. Чёрный быстрокрылый ястреб, крылья которого со свистом рассекают ветер принёс ей радость. Письмо от Лучиано было написано на ломаном имперском языке. Так ей стали понятны его стихи. Они звучали немного странно, но очень красиво.
Найдя в библиотеке словарь Гаэльского языка, Алёна написала ему ответное письмо. Её послание унес тот же ястреб. Тогда Алёна завороженно наблюдала, как он отталкивается от подоконника и взмывает вверх. На мгновение его крылья затмевали яркое солнце, а затем исчезали, словно сгорая.
Их переписка сразу же стала постоянной. Алёна достала ещё учебников по Гаэльскому и вскоре более — менее могла грамотно на нём писать.
— Душа радуется, кода смотрю на тебя, — говорил Лев. — Занятие для ума, самый верный признак порядочного человека.
Тем временем наступала весна. Природа пробуждалась от длительного сна, а вместе с ней расцветала и душа Алёны. Прежде, чем положить письмо от любимого в шкатулку, она прижимала его к груди, а затем прятала и сверху присыпала украшениями.
Имперский Лучиано становился всё лучше и лучше, Алёна же в свою очередь иногда разговаривала со Львом на гаэльском, пусть с большим акцентам и путаясь в словах, но уже это можно было считать большим успехам.
Тоска снедала возлюбленных. Их сердца тянулись друг к другу, но умом они понимали, что никогда не смогут быть вместе. Близился май, Лучиано вместе с гаэльской делегацией должен был покинуть территорию Империи.
Девушка онемела, получив эту новость. Она не представляла, как будут дальше тянуться её дни, без милого друга, и тогда влюбленные задумали побег.
— Как хорошо, что ты приободрилась, — заметила Екатерина, когда они с Алёной пили чай в беседки у озера.