— Наступила весна и развеяла мою меланхолию, — ответила Алёна. — У нас такое не редко бывает. Даже у Андрея. Как бы он не кичился своим умом и осознанностью, но природа мать и его одолевает.
Алёна полной грудью вдохнула аромат розового чая. В её легких он путался с бабочками, потерявшими голову от любви.
Погодка в этот день выдалась чудесной. Над беседкой простиралась безоблачная синь, а в пруду плескались, запущенные туда по велению Льва карпы. Дети были заняты няньками, и сударыням хотелось наслаждаться тишиной. Екатериной двигало желание чуть дольше продлить свой отдых, а Алёна хотела насладиться последними днями в родном поместье, до побега остались сутки, уже следующей ночью она навсегда покинет это место. Алёна знала, батюшка бы понял и простил дочь.
На втором этаже в слезах заходилась Верочка. Она теребила руками бусы. Рядом с ней стоял растерянный Саша и не знал, что делать. Он беспомощно посмотрел на свою тётушку и виновато произнес, словно боясь, что его будут стыдить за слёзы сестры:
— Мы играли в прятки, и я нашёл её первой. Я не помыслил, что она рас переживается.
Алёна достала платок и утёрла Верочки лицо.
— Все хорошо, — приговаривала она, поглаживая племянницу по спине. — Кто тебя обидел?
Верочка сморщила лицо, готовясь вновь ронять слёзы, но Алёна вспомнила, как Варвара иногда утешала детей весёлой шуткой, и пока дитя не заплакало, она ухватила малышку за нос. Той сразу перехотелось плакать. Она удивлённо заморгала слипшимися от слёз ресницами, и резко выдохнула.
— Так на тебя не один жених не посмотрит, — Алёна взмахнула платком, начав говорить быстро и весело. — Иди, обратись к зеркалу. Глаза так опухли, словно тебя пчелы жалили. Саша проводи её посмотреть.
Расслабившийся мальчик взял сестру за руку, и повёл вниз на первый этаж, казавшись уже и забывший об игре. Алёна была рада самой себе. Так ловко управилась, а главное быстро и дети остались довольны. Её мысли вновь вернулись к Лучиано, и она направилась в комнату, уже решив какие платья можно взять с собой в Гаэлию.
Вечером, когда, отужинав вместе семья уже почаевничав и уладив последние дела, готовилась отойти ко сну, Андрей ворвался в комнату младшей сестры, подобно вихрю. Его лицо было суровым. За прошедший день он слова Алёне не сказал, только напряженно смотрел, словно что — то обдумывая. И вот, видимо пришло время.
Он плотно закрыл за собой дверь и даже не присел на софу. Он встал перед сестрой, сложив руки на груди. Молчание в комнате было удушающим, и Алёна начала первой.
— Андрей, что случилось? — плохое предчувствие поселилось в груди.
— Я знал, что ты та ещё искусительница Алёна. Знал, как любишь мужчинам головы морочить. Родителей не стало, я ни в чём тебе не отказывал: платья, украшения, выходы в свет. Что хочешь бери, кружись хоть до упаду, а ты отплатила мне чёрной монетой.
Внутри девушки, что — то оборвалось и ухнуло вниз. Она с трудом натянула улыбку на бледные губы.
— Не понимаю.
Андрей зло рассмеялся. Он выхватил из — за пазухи стопку писем и кинул ей под ноги.
Алёна ахнула, но осталась сидеть.
— Бежать решила. Мало нам позора? — на шее брата напряглись вены.
— Я? — как бы удивлённо заметила она.
— Да чтоб тебя, — прорычал сквозь зубы Андрей. — Ты из себя дурочку не делай. Поговорим, как образумишься.
Выходя, брат хлопнул дверью, и к ужасу Алёны, она услышала щелчок замка. Бросившись к двери, она дёрнула ручку, но та оказалась закрыта. Слёзы отчаяния побежали по щекам. Она забарабанила кулаками в дверь, умоляя:
— Открой, Андрюша! Прошу! Ну что ты, это не моё, честно, Андрюшенька! Я бы никогда!..
Но брат был к ней глух.
Рыдая, Алёна собирала письма Лучиано и прижимала их к груди. Как они могли оказаться у брата? Разве он бы стал рыться в шкатулки с бусами?..
Уже на следующий день, Алёну выпустили. Андрей был против этого, но Лев уговорил его не горячиться.
— Ну кто в юности не терял голову от любви? Уберётся этот гаэлец с нашей земли и всё ею забудется, и вновь на балах будет кружить.
Подобное пренебрежение к её искренним чувствам обидело Алёну, и она специально не спускалась на завтрак, обед и перерывы на чай. А на ужин, Андрей пообещал привести её за космы. Пришлось нехотя подчиниться.
За столом она демонстративно ни с кем не разговаривала, и поднесла вилку ко рту лишь дважды, повинуясь тяжелому взгляду старшего брата, который считал, что всё это блажь. В свои покои она удалялась с гордо поднятой головой. Оскорблённая в своих самых лучших чувствах, она хотела показать, что не сломлена. Но стоило оказаться одной, как слёзы вновь наполнили глаза.