Они старались жить тихо и незаметно, в своих загородных усадьбах. Всего пара семей жила в столице. В их кругах не было принято устраивать скандалов, которые могли привлечь лишнее внимание. А право плести интриги предоставлялось лишь Орловым, ввиду рода их деятельности. Все тщательно скрывалось на семейном уровне и не выносилось за порог родовых усадеб.
А эти только и обсуждали всё и всех. Темы разговора касались: политики, природы, других государствах, скандалах (как правило не имеющих срока давности). И все непременно хотели знать мнение Фёдора. Александр был защищён беседой с Дольским.
Как писателю, Федору были полезны такие разговоры (в его голове успели родиться несколько идей для рассказов), но как приглашенного гостя, это утомляло его и было скучноватым. Ни танцев, ни музыки, один только галдёж. Разве что карты могли его немного развлечь, но и тут ничего не вышло.
Когда он ловко выскользнул из разговора и направился к карточному столу, где уже пристроился Александр, его под руку подхватила хозяйка сегодняшнего вечера.
— Я знаю, что вы пишите чудесные книги, — перешла она сразу в наступления.
— Мне лестно это слышать, — сказал Фёдор, думая, как увильнуть и хорошо провести остаток вечера.
— Представляете, моя дочь Клара очень любит читать их, только о них и говорит, — радостно щебетала сударыня Дольская, ведя гостя в один из углов.
Федор подавил тяжелый вздох. За этот вечер она была не первой матерью, которая хотела навязать ему знакомство со своей разумеется «прелестной», «красивой», «талантливой» дочерью.
Он поднял глаза и увидел сидящую в углу на банкетке девушку с большими оленьими глазами. На ней было атласное платье нежно — розового цвета, с широкими рукавами и пышной юбкой. Рюши шли по линии декольте и подолу. Белый бант опоясывал талию. Темные локоны, небрежно спадали на обнаженные плечи. Девушка сидела в одиночестве, и видимо задумавшись о чём-то, направила застывший взгляд в окно, где медленно кружились снежинки. Её тонкие пальчики перебирали цепочку часов, на которой висела медная ящерка.
— Я с удовольствием составлю ей компанию, — остановившись, заверил сударыню Дольскую Фёдор.
Лицо женщины просияло. Она взяла его за руки, и уверенно произнесла:
— Клара будет в восторге. Она сидит вон там, — указала сударыня Дольская на одинокую девушку.
Фёдор покивал и высвободившись из хватки женщины, направился к задумчивой девушке. Он кашлянул, привлекая внимание и она нехотя перевела на него взор.
— Добрый вечер, — сказал он с самой добродушной улыбкой на которую только был способен, заметив, как сударыня Дольская коситься в их сторону. — Меня зовут Фёдор Орлов. Могу ли я присесть рядом?
— Садитесь, — сказала она, чуть подвинувшись, разговор Клара поддерживать не желала.
Узнала она его или нет?
— А как ваше имя? — все же попытался вывести её на разговор Фёдор.
— Мне думается, вы прекрасно его знаете, — повернулась она к нему. — Я заметила, как Вы шли с моей матушкой.
— Тогда, Клара Даниловна, нравятся ли Вам мои часы? — хитро усмехнулся он.
Её руки замерли, пальцы больше не скользили по звеньям цепи.
— Подумать только, — продолжал он, видя испуг в её глазах. — Я искал их целую неделю, а они все это время были у Вас.
— О чем Вы говорите? — закусила она губу.
— Видите ли, в нашей семье у всех одинаковые часы. Золотые, с родовым гербом, при неаккуратности очень легко перепутать. Чтобы такого со мной не случилось я повесил на цепочку это милое создание, — пояснил он, тронув ящерицу пальцем. Сложившиеся обстоятельства откровенно забавляли его.
— Я нашла их случайно, — поспешно сказала Клара, но видя, как хитрая улыбка расплывается на губах мужчины, добавила. — Только не говорите ничего моей матушке. Молю Вас. Я чувствую, вы благородный человек.
Фёдор не удержался и фыркнул.
— Перестаньте смотреть на меня такими напуганными глаза, я начинаю чувствовать себя подлецом, — он протянул к ней раскрытую ладонь. — Отдайте мне часы, и я обещаю умолчать о случившимся.
Холодный металлический круг перекочевал Фёдору в карман камзола.
— Позвольте полюбопытствовать, — сказал он. — Почему такая прелестная девушка, неравнодушна к чужим вещам?
— А я Вам не позволяла любопытствовать, — она отвернулась к окну, пытаясь скрыть одолевшее её смущение.