— Оно и к лучшему, — отвечал Фёдор. — Нечего придаваться чужой вере.
Владимир устало вздохнул, прерывая ссору братьев:
— Ешьте молча, если не хотите, чтобы ваше наказанье продлили, — батюшка тоже сделал ему выговор за недосмотр.
Иван молча пережёвывал пирог с капустой. Он нисколько не жалел, что был причастен к столь глупой шутке. Хоть и есть после за осиновым столом из необъятной миски с щами, ему не очень нравилось. В отличии от Фёдора и Ивана, Пётр быстро покинул этот стол и как лучший ученик даже вернул себе место в красном углу.
Когда на последнем курсе началась практика, времени на увлечение у Ивана стало в разы меньше. Приходилось делать зарисовки ночью, подсвечивая себе свечкой или на коленке, пока экипаж вёз его до Берёзовской гимназии, где он должен был зачитать старшим классам свой научный труд и получить его оценку. Из — за тряски наброски получались кривыми и уродливыми, поэтому Иван вскоре бросил это дело.
Тогда он стал скрашивать время поездки разговором со своим попутчиком, которого он иногда брал с собой, так как у того не было денег на экипаж. Иван не помнил его имени, но лицо вполне. Наверное, потому что само его появление в Императорском Университете вызвало ажиотаж не только в рядах мелкого дворянства, но и в высшей аристократии.
Он был из крепостных герцога Курасова, которому тот дал вольную и выделял жалование на момент обучения. Скорее всего тут свою роль сыграла жалость, так как юноша был сиротой. Но несмотря на то, что до пятнадцати лет он ни умел не читать ни писать, юноша делал колоссальные успехи в учебе, которые могли дать ему дорогу в обеспеченное будущее.
Этот юноша учился на одном факультете с Петром и Евграфом Яковенко, но на практику они ходили в разные места. Союз Северных Сов был как раз Ивану по пути, и он предпочитал вести беседы с крепостным студентом, о: теме свободы, которую в последнее время затрагивали отечественные писателе, о недавно назначенном министре культуры, и о чистках, которые проводятся по любому поводу; если не мог делать наброски.
Как — то раз Иван даже позвал его с собой на выставку работ художника Потакова. Ни Пётр, ни Фёдор больше не горели желанием составлять брату кампанию в таких мероприятиях. Они откровенно скучали, пока Иван восхищался мазками и стилем, или пока он вёл беседу с самим Потаковым, впитывая, как мох, каждое его слово и превознося до небес в ответ.
Приближался выпускной, и отвыкшие от домашней жизни братья решили остаться в столице, занявшись каждый своим делом. Но Пётр вдруг в последний момент пошёл на попятную, и отказался от предложения Императорской Академии Наук, предпочтя, подобно пауку забраться в тёмную щель и не вылезать оттуда. Иван так и не смог найти этому объяснения, а Пётр сделался ещё невыносимее. И как бы он не протестовал, угрожал или убеждал, Иван не собирался оставаться в родной усадьбе. Возможно, когда — нибудь он вернётся туда на совсем, но сейчас его целью было стать самым востребованным и прославляемым художником, даже не десятилетия, а века.
И в самом начале всё действительно шло хорошо. Он мог часами гулять по городу, захаживая в самые разные его уголки. То он делал наброски Императорского дворца и университета на Центральной площади, то прекрасных сударынь и гордых господ на Золотой Аллее, то гимназистов, спешащих домой, после уроков в Березовой Роще, то толкотню и гвалт на рынке, то низенькие дома на окраине города, то обстановку кабаков, которые они с Фёдором иногда посещали. Птицыно Иван всегда обходил стороной, поглядывая на него с другого берега. Ещё не хватало навлечь на себя подозрения в колдовстве или подцепить заразу.
Возвращаясь в квартиру, где он жил вместе с Петром, Иван раскладывал получившиеся за день наброски в порядке перенесения на холст и брался за работу, по удобней установив мольберт.
Он ценил каждую свою, даже незначительную, картину и верил, что все они найдут своих ценителей. Целых три художественных салона согласились приняли его работы, но…
— М-да-а… — протянул Александр, когда заехал к братьям на огонёк, но застал только одного. Они сидели у печи, распивая привезенную старшим братом бутылку вина. — Я признаться, не думал, что из чирканий Петра выйдет, что — нибудь путное.
Сам обсуждаемый загулял с университетскими друзьями и должен был приползти домой не раньше первых петухов.
— Ну, а ты? — Александр окинул взглядом груду измалёванных холстов. — Как твои творческие успехи?